Владимир Козлов - Lithium

– Насчет чего?

– Насчет музыки. Репетировать, собирать состав. Мы уже здесь три недели, а ты ничего не делаешь.

– Я пока физически не могу ничего делать.

– Что значит, физически не можешь? Что это за бред? – Оля затянулась, выпустила дым. Взяла белый пластиковый стакан с кофе, сделала глоток. – У тебя рука не поднимается, взять гитару?

– Не то чтобы не поднимается. Но я не могу что-то делать, потому что мне кто-то скажет, что «надо». Даже ты. Я сейчас не могу репетировать, не могу писать новые песни. Может, мне нужно время, чтобы привыкнуть к этой жизни. Может, я вообще не смогу ничего здесь писать.

– Надо называть вещи своими именами. Не «не могу», а «не хочу». Так и скажи. А заодно скажи, чего тогда ты хочешь.

Я выбросил бычок, допил кофе. Вытащил из кармана листовку. Сделал из нее самолетик, запустил. Самолетик пролетел два метра, упал в песочницу. Я начал делать еще один.

Оля сказала:

– Перестань.

В большой общей комнате джемовали. Играли регги, иногда переходящий в панк. Вадим – на барабанах, Рита – на басу, а Димыч выдавал на расстроенной гитаре безумные атональные звуки.

Потом мы сидели на полу и курили.

– Музыкантом может быть каждый, – говорил Вадим. – Для этого не нужно учиться в музыкальной школе, тем более в консерватории. Панки были правы, говоря, что достаточно освоить три аккорда – и все, ты уже музыкант. Но они при этом были неискренни, потому что все равно хотели продаться корпорациям. И в итоге продались, что Clash, что Sex Pistols. И поэтому панк-рок очень быстро накрылся медным тазом, и снова восторжествовала попсня.

– Панк-рок накрылся пиздой, потому не защищал интересы рабочего класса, – сказала Рита. – Британские панки – это были ребята из благополучных семей, студенты арт-колледжей. Весь протест у них был картонным, мультяшным.

– Лучше хоть какой протест, чем то, что в это же время происходило в «Совке», – сказал Влад.

– В СССР была идеологическая путаница потому что у власти были формально левые, но они построили систему, основанную на государственном капитализме, – сказал Димыч. – А сейчас капитализм – абсолютно в чистой форме, и поэтому с ним надо бороться. Перестройка была уникальным шансом реформировать загнивающую систему, которая была основана на изначально правильных принципах. Только ее надо было двигать в сторону анархизма, в сторону идей Бакунина и Кропоткина. Но вместо этого случился откат к капитализму. Россия по сути вернулась на восемьдесят лет назад, к тому, чем она была до революции: отсталой капиталистической страной. Но за это время уже во всех странах нормальные люди осознали тупиковость капиталистического пути. Уже был шестьдесят восьмой год…

– Который? – перебил его Влад. – В Париже или в Праге?

– В Париже, конечно.

– А что ты скажешь про Прагу тогда? Про советские танки?

– Это было правильным решением пусть и неправых во многом другом советских властей. Это был выбор между сохранением в целом коммунистической ориентации и провалом в капитализм. Если бы тогда капитализм победил в Чехословакии, то и в Советском Союзе скатывание к капитализму произошло бы раньше…

– Но ты же сам говоришь, что перестройка была шансом вернуться к коммунистическим идеалам. Получается, тогда это могло бы произойти на двадцать лет раньше.

– Это была бы не перестройка, а резкий откат к чисто западному капитализму.

– Не, я что-то не пойму, – сказала Рита. – Вы, ребята, сторонники антинародного ельцинского режима?

– Нет, не сторонники, – сказала я. – Но и «Совок» мы тоже не любим.

– А что вы тогда любите? – Димыч саркастически улыбнулся. – Мир «сникерсов» и «кока-колы»?

– Ну а чем мир ливерной колбасы и лимонада «Буратино» лучше?

– Тому, кто этого не понимает сам, объяснять бесполезно. Все самые яркие, прогрессивные, радикальные люди на нашей стороне. Лимонов, Курехин, Егор Летов…

– Летов однажды спел «Я всегда буду против», – сказал Влад. – Он был против «Совка», теперь он против капитализма. Будет какая-нибудь новая система – он будет и против нее.

Влад встал, глянул на меня.

– Я еще посижу, – сказала я.

Влад вышел.

Вадим снова сел за барабаны, Рита и Димыч взяли инструменты.

Димыч сыграл несколько аккордов. Вступили остальные.

Димыч сделал знак остановиться, показал на гитару. Одна струна порвалась, свисала с грифа.

– Я схожу за струной, – сказал Димыч.

В комнату зашел Илья, остановился рядом со мной.

– А где Влад?

– В комнате.

– Что, не любит музыку, когда не сам играет?

Я пожала плечами.

– Может, пойдем ко мне в комнату?

– Зачем?

Илья медленно провел ладонью по моей ноге, положил ее на колено. Я могла бы сразу стряхнуть его руку, но не стала.

Вернулся Димыч, начал устанавливать струну.

– Здесь же вроде не коммуна хиппи, где все трахаются, с кем хотят? – сказала я.

– Коммуна хиппи – идея, устаревшая лет двадцать назад. – Илья все еще держал руку на моем колене. – Но я ничего плохого не вижу в концепции свободной любви или, точнее, свободного секса.

– Я тоже ничего плохого не вижу. Но нет.

Я стряхнула его руку.

Димыч, Рита и Вадим снова начали играть. Илья отошел, стал приплясывать.

В комнату вбежали два мента. Один замахал руками, делая знак музыкантам остановться.

– Э, вы, на хуй, оборзели уже, – сказал мент. – Мало того, что живете здесь нелегально, так еще и выебываетесь. Соседи жалуются!

– Ребята, давайте разойдемся по комнатам! – сказал Илья. – А я пока пообщаюсь с нашими уважаемыми представителями органов правопорядка.

Я зашла в нашу комнату. Влад лежал на матрасе, читал.

– Что там такое? – спросил он.

– Менты пришли.

Дверь открылась, заглянул Вадим.

– Это проблема? – спросила я.

– Нет. – Вадим улыбнулся. – Илья все разрулит. Он умеет разговаривать с ментами. Плюс, у него контакты в органах.

Вадим прошелся по комнате, дотронулся до прислоненной к стене гитары.

– Играешь? – спросил он, глянув на Влада.

– Иногда.

– Хочешь что-нибудь сделать вместе? Я с удовольствием побарабанил бы. И басист есть знакомый. Не Рита, нет. Она, конечно, не потянет. Парень один, ты его не знаешь.

Влад посмотрел на меня.

– Это ты ему сказала завести этот разговор?

– Какой разговор? – сказал Вадим. – Ты о чем? Я просто люблю поиграть с разными людьми, а с тобой еще не играл.

Мы репетировали в каморке за сценой в ДК у метро Царицыно. У стен пылилась старая, неработающая аппаратура. Воздух был затхлый, «нафталиновый».

С басистом Кириллом мы играли только второй раз. После перекура он достал из рюкзака бутылочку с желтоватой жидкостью и упаковку одноразовых шприцов.