Владимир Козлов - Lithium

– Чаю попьете? – спросила мать Саши.

Я кивнул. Она подошла к двери в другую комнату, постучала.

– Мама, здесь Сашин друг пришел. Вы хотите с нами выпить чаю?

Я взял чашку из старинного сервиза, с рисунком на ней: домиком и деревом. Поднес к губам. Сделал глоток.

– А где сейчас Саша? Он не сказал вам, куда пошел?

– Сказал только, что по работе. Рано утром в дверь позвонили, часов в шесть. И он сразу собрался и вышел. Я еще возмутилась, кто это в такую рань к тебе приходит, это ведь невежливо? А он сказал, что по работе. Для него это очень важно – работать. Причем, конечно, он хотел бы найти что-нибудь, связанное с музыкой, и иногда его зовут, и он играет. Но чаще всего, это работа, с музыкой не связанная. Афиши расклеивать, рекламу раздавать. Он не любит про это говорить, потому что очень переживает, что ему приходится это делать. Ему это неприятно. Но он очень хороший мальчик, он понимает, что на бабушкину пенсию и мою зарплату в музее мы прожить не можем…

– Да уж, довели страну, – сказала бабушка. – До того, как все это началось, на одну мою пенсию можно было прекрасно прожить. Я ушла в восемьдесят третьем, с должности завлаба. А Алексей Михайлович, муж мой покойный и Сашин дед, был директором нашего НИИ. Жаль, что ушел от нас рано… Пока он был жив, мы вообще, можно сказать, горя не знали… Но одно дело – чуть бедней или чуть богаче, а когда две трети страны повергнуты в полную нищету, это как назвать? Ельцин – преступник, его надо отстранить от власти и судить за то, что он сделал с собственным народом…

Она взяла чашку. Отпила чаю. Поставила на стол.

– Мама, вы так говорите, как будто все началось с Ельцина, а не гораздо раньше, – сказала Сашина мать.

– Я такого не говорила. Всю эту кашу заварил еще Горбачев. СССР, несмотря на отдельные проблемы, был все же великой страной. В освоении космоса нам не было равных, в целом ряде научных разработок. А Горбачев, вместо того чтобы решать проблемы, просто взял и все развалил. Перестройку он тут устроил, гласность. Какая же это гласность, если все свелось к поношению Сталина? А ведь это был человек, который выиграл великую войну, спас мир от фашистской гадины. Я имею полное право об этом говорить: я пережила блокаду с первого и до последнего дня. Сталин – не то, что нынешние, о себе не думал, думал только о народе. Когда он умер, вообще ничего не осталось, никакого богатства. Три кителя, и две пары галифе.

Сашина мать посмотрела на меня, улыбнулась.

– Мы вас, Влад, наверное, слегка утомили этими разговорами. Знаете, а Саша о вас очень хорошо отзывается. Говорит, что вы настоящий поэт. Я в современной поэзии не разбираюсь и даже не пытаюсь разобраться, но его мнение для меня что-то значит. Ему непросто было: рос без отца, с детства музыкой занимался по много часов. Но его музыка, можно сказать, и спасла. Потому что, кроме музыки, времени ни на что другое не оставалось. Из ребят, кто с ним в одном классе учился, несколько человек стали наркоманами. А Вася Савицкий попал в тюрьму – с бандитами связался. И здесь, мы должны признать, есть и наша заслуга не в последнюю очередь. Мы его заставляли сидеть и играть на виолончели, пока ровесники занимались, можно сказать, ерундой.

Я поднял глаза на старинные часы в углу. Был уже пятый час.

– Извините, но мне надо идти. Когда Саша придет, передайте ему, пожалуйста, чтобы он мне позвонил. И спасибо за чай.

Я вышел из подъезда. В беседке пацаны пели под гитару песню «Кино» «Скоро кончится лето».

Оля и Влад сидели на подоконнике, курили. За окном было темно.

– И что теперь? – спросила Оля.

– Ничего. Ждем. Другого выхода я не вижу.

В дверь позвонили один раз. Послышались шаги, открылась входная дверь. Потом – снова шаги и стук в дверь комнаты.

Дверь открылась. На пороге стояла старуха-соседка.

– Это к вам. И объясните ему, что вам – три звонка, а один – это мне. И вообще, что за люди к вам ходят? Этот – подозрительный тип, уголовник. Я его на порог не пустила. Разговаривайте в парадном.

Влад спрыгнул с подоконника, прошел через комнату, сунул ноги в кеды, затоптав задники, прошел по коридору.

На лестнице стоял один из утренних бандитов. Он схватил Влада за майку, ударил в живот.

Влад сморщился, присел, прислонился к стене.

– Короче, завтра счетчик начинает тикать. Если не вернешь бабло или герыч, то десять процентов в день. И десять палок твоей девке. – Он хмыкнул, сплюнул на плитки грязно-кофейного цвета, стал спускаться по лестнице.

Влад вернулся в комнату.

– Мне надо валить из города. А тебе съехать из этой комнаты и не появляться в клубе какое-то время, пока все не уляжется.

Оля посмотрела на Влада.

– Ты думаешь, что ты вот так вот можешь уехать, и я не поеду с тобой?

Сидячий вагон был почти полон. Время от времени в темноте за окном мелькали огни.

– Пошли покурим, – сказал Влад.

Он подхватил свою гитару в чехле и рюкзак с несколькими книгами и «примочкой».

– Ты все оставляешь? – спросил Влад и кивнул на мой рюкзак.

– Там ничего ценного.

В нем действительно не было ничего ценного: деньги и паспорт лежали в кармане джинсовки.

Мы прошли между рядами сидений. Два мужика с бутылками пива глянули на меня, снова повернулись друг к другу.

– Метизы – тема, конечно, неплохая, – сказал один. – Но надо найти стабильного поставщика…

В тамбуре было наблевано. Мы перешли в тамбур соседнего вагона.

Там стояли два парня и девушка. Она сделала глоток из бутылки портвейна, передала ее парню.

– Ты кому-нибудь сказала, куда мы едем? – спросил Влад.

Я помотала головой.

– Я – только Андрюхе. И то только потому, что нужны были контакты сквота. В любом случае, от него это ни к кому не попадет.

Я повернулась к окну, прижалась лбом к стеклу. В темноте промелькнули огни какого-то поселка, потом – индустриальные здания, освещенные оранжевым светом прожекторов.

Я в первый раз в жизни уезжала вот так, бросив все: с рюкзаком шмоток, несколькими книгами и кассетами. Я спросила себя, что я чувствую, и поняла, что не чувствую ничего.

Все, что случилось за последние сутки, случилось настолько резко, что, кроме опустошенности, я не ощущала ничего.

Оля и Влад сидели на бетонном парапете у спуска в метро перед Ленинградским вокзалом. По заплеванному и засыпанному бычками асфальту перекатывалась жестянка от пива.

Неподалеку кучковались компании бомжей и детей-попрошаек.

К Оле и Владу подошел стриженный налысо невысокий мужчина в серой кофте на пуговицах, доходившей ему почти до колена, и грязных синих джинсах.

– Здравствуйте, ребята! Я приветствую вас в столице нашей родины, городе-герое Москве. Не поможете, чем сможете? Я два дня, как освободился, надо уехать домой в Ярославскую область, а денег нет…