Владимир Козлов - Lithium

Хлопнули, открывшись и закрывшись, сдвижные двери вагона.

Все посмотрели в ту сторону. В вагон зашли два мента, двинулись по проходу, остановились.

– А, музыканты! – сказал один. – Наркотики есть?

– Я категорически против наркотиков, – сказал Рома.

– Что, может, еще и вены покажешь?

– С удовольствием.

Рома начал закатывать рукав кофты.

– Ладно, не надо, верим.

Менты пошли дальше по вагону.

После секса мы сидели друг напротив друга на широком подоконнике с потрескавшейся краской и курили, стряхивая пепел в банку из-под солянки.

В окне было небо и крыши, много красных крыш. И купол Исаакия. Когда я нашла эту комнату и выглянула в окно, я разу поняла, что сниму ее. Хотя бы из-за этого вида.

Я сразу же предложила Владу переехать ко мне. У меня не было сомнений, что он согласится. И вот уже три недели мы жили с ним в этой комнате с железной кроватью, старым сервантом и широким письменным столом.

Мы сидели, курили и молчали. Любые слова были бы лишними.

Потом зазвенел звонок. Один раз, второй, третий – к нам.

– Ты кого-нибудь ждешь? – спросила я.

Влад помотал головой.

Звонок снова зазвенел три раза.

– Я подойду, – сказал Влад. – Мало ли…

Он потушил сигарету о край банки, бросил в нее бычок, спрыгнул с подоконника, натянул джинсы, вышел.

Я сделала последнюю затяжку, тоже потушила сигарету и бросила в банку. В коридоре послышались шаги. Я схватила первую попавшуюся майку Влада, с портретом Кобейна и фразой «I hate myself and want to die» [4] «Я ненавижу себя и хочу умереть» (англ.) .

В комнату заглянули Влад и Саша.

Саша помахал мне рукой, сказал:

– Привет.

Я кивнула.

– Мы на кухне поговорим, – сказал Влад.

Он закрыл дверь.

Я снова залезла на подоконник, взяла из пачки Влада сигарету, прикурила зеленой прозрачной зажигалкой, затянулась, выпустила дым.

Я пододвинулась ближе к стеклу, прилипла к нему лбом, посмотрела вниз. Над трамвайными путями покачивался на тросе фонарь.

Открылась и закрылась дверь. Влад вернулся в комнату.

– А где Саша? – спросила я.

– Ушел.

– Что так быстро? Чаю бы попили…

Влад пожал плечами.

– А зачем вообще он приходил?

– По делу. – Влад как-то странно, не похоже на себя ухмыльнулся. – У его семьи сейчас плохо с деньгами. И какие-то бандиты вышли на него и предложили продавать героин в «консе». Но там и так уже продают, поэтому без шансов. И он хочет продавать в клубе.

– А ты тут при чем?

– Он хотел, чтобы я поговорил с Иваном. Чтобы это не было у него за спиной.

– И ты поговоришь?

– Поговорю.

– Зачем тебе это надо?

– Как зачем? Помочь…

– Ты вообще думаешь, что ты говоришь? Ты поможешь ему продавать наркоту!

– В клубе и так ее продают. Пусть лучше этим занимается кто-то свой.

– Это он тебе так сказал? Это его слова?

– Все, что я ему пообещал, это поговорить с Иваном. Если Иван скажет «нет», то тема закрыта. Ты меня знаешь. Я к наркотикам вообще отношения не имею, это не моя территория.

Мы сидели с Иваном в его комнате в клубе. На столе в аккуратные стопки были сложены демо-кассеты от разных групп.

Иван снял с электроплитки чайник. Залил пакетики с зеленым чаем в двух граненых стаканах с подстаканниками. Поставил чайник обратно. Сел на стул напротив меня.

– Возможно, я – идеалист, – сказал Иван. – Но я действительно верю в самоорганизацию и саморегуляцию. Клуб работает уже четыре года, и я с самого начала стремился к максимальной независимости. Если уж мы смогли получить это бывшее комсомольское помещение, то должны быть полностью независимы. Никаких ментов, никаких бандитов. Я понимаю, что до конца это никогда не получится, но мы к этому стремимся. Я вообще не верю в способности власти что-либо организовать, что-либо сделать для людей. Только саморегуляция и самоорганизация.

– С этим трудно не согласиться. Но я задал конкретный вопрос.

Я взял стакан, поднес к губам. Чай был еще горячий. Я поставил его обратно на стол. Верхняя кассета была подписана «Последнее танго в Париже».

– Я никогда никому ничего не разрешал в клубе продавать, – сказал Иван. – Ко мне подходили бандиты, предлагали «крышу». Но я отказался. Заговорил им зубы. Сказал, что им самим это не интересно: слишком мало людей с деньгами приходит, плюс, клуб и так на контроле у милиции. Ты меня знаешь, я категорически против наркотиков, это раз. И я хочу держаться подальше от всего, что связано с криминалом, это два.

– Но все равно ведь продают, без твоего согласия. Если будет кто-то еще продавать, это ни на что не повлияет. А ему реально нужны деньги, он бы ни за что иначе в это не полез. Ты ж видел его. Из него такой же бандит, как из меня президент. Матери на работе денег не платят, живут втроем на его стипендию и пенсию бабушки.

– Я ценю тебя как музыканта, Владик. Иначе я вообще не вел бы с тобой этот разговор. И я сочувствую Саше. Но максимум, что я могу сделать, это не сказать ни да, ни нет. Разговора такого у нас с тобой не было. Я ни о чем не знаю, ничего не вижу и ни о чем подобном не слышу. Это строгая договоренность. Хорошо?

– Хорошо. Горыныч у тебя еще работает?

– Нет, пришлось его уволить. Он категорически на все забивал. Ты, по сравнению с ним, был идеальным работником. Жалко, что недолго. Приходится самому убираться в клубе, пока никого нового не нашел.

Группа играла хардкор. Зрителей было немного.

Я и Влад были пьяные, мы прыгали у сцены, целовались, снова прыгали.

На самом деле мы даже не слушали музыку. Нам было на нее насрать. Насрать на группу, на других людей в клубе, насрать на то, что будет потом.

Мы знали, что никогда не постареем, что никогда не умрем.

Когда прыгать уже не было сил, я села на пол у стены. Мне было насрать, что пол грязный, что на нем валяются бычки и прочая херня.

Влад отошел к стойке, вернулся с двумя открытыми бутылками пива, дал одну мне. Он сел на пол рядом со мной.

Я сделала глоток, обвела глазами клуб. Группа все еще играла. Несколько человек прыгали у сцены. У входа, почти рядом с охранником, стоял Саша. К нему подошел парень лет двадцати, что-то сказал. Саша поднял с пола рюкзак, и они вдвоем вышли.

Влад поднес свою бутылку пива к моей. Мы чокнулись, сделали по глотку. Влад сказал:

– Давай уйдем.

Потом мы сидели на заднем сиденье в пустом трамвае. Я рассказывала Владу всякую ерунду – про то, как на первом курсе вступила в «Армию „Алиса“» [5] Фан-клуб рок-группы «Алиса», особенно многочисленный и активный в начале 1990-х. , потом спекулировала значками и пластинками «Шабаш» в «Гостином дворе», как потом разочаровалась во всем русском роке. Я могла говорить что угодно, слова ничего не значили. Имел значение только этот пустой трамвай. И мы в нем.