Владимир Козлов - Lithium

– Еб твою мать, это еще что такое? – заорала она. – Я тебе следующий раз самому в рот насцу!

Она ткнула Ковалевскому в лицо мокрой тряпкой. Он открыл глаза, заморгал, снова вырубился.

– Уберите его, на хуй, отсюда! – крикнула Валя. – Совсем охуели, бля, поэты хуевы!

Нина подошла к Ковалевскому, стала трясти его за плечо.

– Витя, пойдемте. Скоро уже ваш поезд…

В актовом зале колледжа перед сценой прыгали три десятка пацанов и девчонок, в основном – в майках «Nirvana» и «Гражданская оборона». Чуть в стороне от них стояла Оля в черных джинсах, разорванных во многих местах, и белой майке с надписью «Save the Earth».

Влад отшвырнул гитару. Она, упав, звякнула, «завелась».

Влад лег на пол рядом с гитарой.

Рома и Андрей продолжали играть коду. Саша выпиливал на пропущенной через «примочку» виолончели атональное соло.

Рома ударил по «рабочему» барабану в последний раз, отшвырнул палочки.

Ребята в зале захлопали.

– Спасибо, Выборг! – крикнул в микрофон Андрей.

Оля, Влад, Саша, Андрей и Рома шли через сквер, тускло освещенный окнами домов соседней улицы. Фонари вдоль дорожки не горели.

На соседней дорожке, у бетонной опоры, оставшейся от скамейки, стояли пятеро гопников с бутылками пива и сигаретами.

– Э, идите сюда, а? – крикнул один. – Вы кто такие?

– Идем спокойно, не обращаем внимания, – негромко сказал Андрей.

Он и Рома шли рядом, Оля и Влад чуть впереди, а сзади Саша с виолончелью в футляре.

– Э, волосатый, ты куда? – закричал все тот же парень. – Ты пидор, да? Иди сюда, мы тебя в жопу выебем. Или, может, на клык возьмешь?

Саша побежал, остальные тоже. Гопники бросились за ними, на ходу допивая пиво.

Саша споткнулся, упал. Чехол с виолончелью соскользнул с плеча. Он успел его подхватить.

Два гопника подскочили к нему, сбили с ног, стали пинать.

Влад ударил одного по голове гитарой. Гопник рухнул на траву. Другой гопник ударил Влада в лицо кулаком. Влад махнул гитарой. Гопник увернулся.

Еще один гопник занес бутылку над головой Андрея. Бутылка выскользнула. Андрей ударил гопника ногой, потом гитарой.

– Уходим! – крикнул Рома.

Два гопника наклонились над тем, кого сбил с ног Влад. Он привстал, крикнул:

– Вам пиздец! Готовьтесь!

Саша, Влад, Андрей и Рома сидели на деревянных лавках в зале ожидания. Саша вытащил из кармана мятый платок, высморкал сопли с кровью. Андрей потрогал его нос.

– Не сломали, все в порядке.

Подошла Оля.

– Электричка в двадцать три ноль девять.

– А сейчас? – спросил Рома.

Оля глянула на круглые часы на стене. Они показывали полвторого.

Она посмотрела на свои наручные.

– Без десяти одиннадцать.

– Надо где-нибудь спрятаться, – сказал Саша. – Если они нас здесь найдут, это будет все.

– А милиция здесь есть?

Оля помотала головой.

– Все закрыто.

В углу зала ожидания сидели три бомжа. Один держал в одной руке бутылку лосьона, в другой – бутылку воды. Он глотнул лосьона, запил. Передал обе бутылки другому.

– Надо что-то делать, – тихо сказал Саша.

– Что? – спросила Оля.

– Отобьемся. – Андрей похлопал по чехлу своей бас-гитары. – В худшем случае, инструменты угробим.

– А если их будет двадцать человек? – спросил Саша.

Рома подошел к двери, ведущей к путям, приоткрыл ее, выглянул.

– Электричку уже подали. Давайте, может, загрузимся?

– Садимся в разные вагоны, – сказал Влад. – И запремся в туалетах.

– У тебя губа рассечена, – сказала Оля.

– Сильно? – спросил Влад.

– Чуть-чуть.

Оля дотронулась до его губы.

– Как здесь воняет. Даже целоваться не могу.

За дверью послышались шаги и голоса.

– Что, никого?

– Никого.

– Видно, сука, бля, уже уехали. Гондоны!

Шаги затихли.

Электричка дернулась, тронулась.

Влад открыл защелку туалета, выглянул. Он и Оля вышли.

Влад подошел к окну тамбура. На перроне стояли два десятка гопников. У некоторых в руках были палки и куски арматуры.

Электричка отошла от маленькой станции. За окном мелькнули деревянные дома без света в окнах.

– Они в сущности нормальные пацаны, – говорил Андрей. – Но мы для них классовые враги. Потому что мы из Питера, потому что мы, в основном, из благополучных семей. Они это чувствуют на примитивном, интуитивном уровне.

– Чем мы, интересно, отличаемся от них в классовом смысле? – спросил Рома. – Мне кажется, мы такие же бедные, как и они.

– С финансовой точки зрения да, мы мало чем отличаемся. Но они все равно чувствуют классовую вражду по отношению, например, ко мне. Потому что их родители, например, работают на заводе, а у меня мама учительница, отец – научный работник. И они, например, учатся в «путяге», а я в универе на историческом.

– Это тебя в твоей партии так научили? – спросил Рома. – Национал-большевики твои?

– Ну, а если и в партии?

– И у тебя есть партбилет?

– Конечно.

– Как, еще раз, называется партия? – спросил Влад.

– Национал-большевистская. Сокращенно – НБП.

– А почему не национал-фашистская? – Рома посмотрел на Андрея. – Фашизм и большевизм – это разве не одно и то же?

– А если и фашизм? Что здесь такого? Я знаю, что вождю насрать, фашисты мы или коммунисты. Главное, что мы сегодня выражаем эмоции, которые любой нормальный человек испытывает постоянно. Например, у партии нет вообще никакой идеологии, нет программы в стандартном, бюрократическом, формалистском понимании. То есть, она есть, конечно, но нужна только для регистрации и прочих формальностей. Мы же не какие-нибудь тухлые коммунисты. В нашей партии Егор Летов и другие крутые чуваки.

– Его я как раз понимаю. Он конкретно спел: «Я всегда буду против». Но он поэт, художник. Ему можно.

– Так в партии таких много. Вождю нравится все, что весело, талантливо, ярко. Главное – эпатаж и нон-конформизм.

– Так это и есть чистый фашизм. То, что у вас есть вождь, это уже фашизм? Вот мне на хуй не нужен никакой вождь. А тебе, Влад? Тебе нужен вождь?

– Зачем?

– Ну, вот, слышишь? – Рома глянул на Андрея.

– Да дело даже не в вожде. Просто та жизнь, которую предлагает партия, – она яркая, героическая. Не то что обычная жизнь.

– И в чем героизм? Чтобы ходить на демонстрации с выжившими из ума пенсионерами?

Влад поглядел на дремавшую рядом Олю, повернулся к Саше, он сидел на через проход, на сиденье напротив лежал чехол с виолончелью. Пятна крови на Сашиной белой рубашке засохли и потемнели.

– Ты знаешь, это было офигенно круто, – сказал Саша. – Спасибо тебе. И плевать, что кто-то меня там ударил. Это ерунда. А такого драйва я ни разу в жизни не испытывал. И на концерте, и после концерта. В жизни ничего не происходит просто так. Ты можешь смеяться, но та наша встреча в метро… Мне кажется, это было предопределено. Ты знаешь, бабушка и мама меня все очень сильно контролировали. Папа умер, когда я был в четвертом классе… Я не хотел бы вдаваться в детали, но у меня никакой жизни, кроме музыки, не было. Я не могу сказать, что мне не нравилось. Нет, мне нравилось, но…