Душан Калич - Современная югославская повесть. 70-е годы

Заехать за тобой после двух?

Нет, сегодня я посижу до вечера, я сам тебе позвоню.

Конечно, я знала, что долго он не просидит. И в самом деле, как только я переступала порог квартиры, раздавался телефонный звонок.

Я бы поехал домой, если ты не возражаешь, а когда ты сможешь сюда приехать?

Все чаще и чаще его охватывала гнетущая тоска. Он не мог примириться с бездельем. Его по-прежнему тянуло к людям, к своим сотрудникам. Но работать, как прежде, он был не в состоянии. И ничем не заполненное время всей своей тяжестью навалилось на него, и у него не хватало сил с ним справляться.

К Борису не поедем? На полчасика…

У Бориса, как водится, мы сидели дольше. Борис, Мета и Мик. Старые, добрые друзья. Они относились к нему просто и сердечно и старались не замечать, как он изменился. И ему всегда было приятно у них бывать.

Тогда мне еще казалось, что все образуется.

Даже когда у него начались галлюцинации…

Однажды мы ужинали у Генри и Польди. Польди всегда поражала нас своим кулинарным искусством. Он сел за стол, протянул руку к салфетке, и вдруг рука его застыла в воздухе.

Эге, он обвел нас изумленным взглядом, видели?

Никто ничего не заметил.

Вы не видели маленькую букашку?.. Она только что сидела на моей салфетке, и вдруг — вжжж — улетела.

Ничего не понимая, мы глядели на него.

Ты тоже не видел? — он повернулся к Генри. Крохотная букашка, похожая на крокодильчика, а? Она еще зажужжала, прежде чем улететь. Только что она была здесь…

Генри внимательно слушал его. Понимаешь, неуверенно начал он, очень может быть, такие букашки-крокодильчики существуют, но…

Да, да, он замахал руками, она промелькнула как молния. Ты думаешь, у меня галлюцинации, но я прекрасно слышал. У самого уха пролетела. Ну ладно, спрошу у энтомолога.

Когда я привезла его в санаторий, стало еще хуже, а я не была к этому готова…

В ту субботу после обеда мы довольно долго гуляли. Трижды обошли парк, а потом направились вдоль берега реки. Я даже удивилась, как легко он идет.

Сегодня мне хорошо, сказал он, но все-таки хочется полежать.

Мы вернулись в комнату, и он вскоре задремал.

Не знаю, долго ли я читала, вдруг раздался его полный ужаса крик.

Гляди, вот они!

Я бросилась к нему.

Приподнявшись на локте, он с ужасом смотрел в угол. И лицо его было багровым.

Что с тобой?

Тише, тише, они услышат, он приложил палец к губам.

В чем дело? — спрашивала я. Тебе что-нибудь показалось?

Да нет, я их наяву видел! Два черных человека. Только что стояли в дверях. Двое в масках. А теперь там никого нет!

Запереть дверь? — спокойно спросила я, хотя знала, что она заперта.

Запри, запри, обрадовался он, голос у него дрожал.

Я подошла к двери, загремела ключом.

Иногда, знаешь, больные по ошибке заходят не в свои палаты.

Ты так думаешь? — с тревогой спросил он.

Стараясь отвлечь его, я стала говорить о книге, которую только что читала.

А он вскоре снова уснул. Вот тогда мне стало страшно. Что с ним? Поговорить с врачами? Позвать Владо?

Ночью галлюцинации повторились. Он вскочил, но, увидев меня рядом в освещенной комнате, мигом успокоился.

Те же самые были, твердил он, что и днем!

Он не захотел больше оставаться в санатории, и мы вернулись домой.

В тот же день я позвонила Владо. Мы решили, что нужно обратиться к психиатру.

На другое утро он проснулся в прекрасном настроении. В назначенный час явились Владо и врач-психиатр, и он им очевидно обрадовался.

А, гости, как приятно! А с вами, коллега, мы давно не виделись!

Да, растерянно ответил врач, в последний раз как будто в Белграде…

Да нет же, товарищ! Последний раз мы встречались на праздновании Прешерновой [22] Франце Прешерн (1800—1849) — великий словенский поэт. годовщины, вы забыли? Вы рассказывали мне о своей заграничной поездке…

А ведь верно! Поразительно, как вы это помните!

Я даже помню, в каких городах вы были…

Психиатр внимательно слушал, изредка поглядывая то на меня, то на Владо. Он явно недоумевал — кто здесь больной?

Но тогда, хоть и происходили непонятные вещи, я верила, что он скоро поправится. А сейчас…

А сейчас я знаю, он скоро придет в себя. Но если он будет в возбужденном состоянии, то мне легче не станет. В такие минуты мне очень трудно за ним угнаться. Особенно, если он возвращается в прошлое, к тем временам, когда мы не были вместе. Я не сразу нахожу нужный тон, с трудом припоминаю, как благоухали цветы, о которых он рассказывал, какими живописными были пейзажи, которых я не видела, мне не казались смешными его детские шалости.

Ты помнишь? — настойчиво спрашивал он, не сводя с меня глаз, неужто забыла? Ленка тогда была совсем маленькой! Маленькая, пухленькая и юркая как угорь! Ты будешь сидеть на месте, егоза, а она — фрр! — и нет ее! Только звонкий смех доносится откуда-то из-за дома! Помнишь?

Я помнила.

Что же мне оставалось делать?

А потом, когда я вернулся с войны… с той, первой мировой, все не мог наглядеться на свою милую Леночку! Какой она стала взрослой, настоящая барышня!.. Ты опять шалишь? Ты что, забыла, что я твой старший брат и ты должна меня слушаться?

И он хмурился. Притворялся строгим, а в уголках губ таилась счастливая улыбка.

Ты поняла, Ленка? Слу-шаться! Ясно? Ох ты моя глупышка, громко смеялся он, да ведь я тебе ничего не сделаю! Ты только погляди на нее! Чуть что в слезы. Ну что ты? Милая. Недица моя, ведь я пошутил! Ну посмотри на меня, вот так… Ох, не могу повернуться… Ты мне поможешь?

Конечно, помогу.

Я поправляла постель, подкладывала подушки и не могла избавиться от ощущения страха, который лишь усиливала его болтовня. Он лихо проскакивал десятилетия, для него не существовало границы между минувшим и настоящим. Надо успокоиться, надо взять себя в руки! Я должна все испробовать, вдруг поможет. И в самом деле, ведь для мысли нет границ. Почему бы мне не последовать за ним? Сейчас я сестра, потом дочь, мать, жена. Далекое прошлое, конец первой мировой войны и сегодняшний день — почему бы их не воспринимать как одно мгновенье. Почему?

Тебе лучше? Хочешь пить?

…Ты знаешь, я часто путаю Елену и Неду! Неда давно уже не приходила, она звонила тебе? Не больна ли? Беспокоюсь я за нее, здоровьем похвастать она не может. Помню, вернулся я с войны, а она была такая худенькая… Да это и понятно, мама мне потом рассказывала, что им пришлось пережить в годы войны… Но Лена скоро поправилась. И когда приезжала ко мне в Вену, выглядела уже совсем здоровой… Ты шторы не задернешь? Свет мне режет глаза. Теперь хорошо. Надо бы к окулисту сходить. Все время у меня перед глазами какие-то пятна, точки. Вон в том углу. Как будто mouches volantes — летающие мушки… шпанские? Вот видишь, а в Испании мы еще но были, а так хотелось. Но пока правит Франко, нам делать там нечего. Ты хочешь что-то сказать? Нет? Я не слишком много говорю? Сегодня слова у меня сами собой слетают с губ. А мысли уносятся далеко-далеко. Я с трудом поспеваю за ними. Ты заметила? Я пытаюсь следовать за ними… Пытаюсь удерживать вожжи, ну-ну, вот так! Нет, лежать не очень удобно. Каждую пружинку спина чувствует. Ты не могла бы…