Наталья Нестерова - Жребий праведных грешниц [сборник litres]

Оказалось, что для всего села Иван – Катин жених. Она ему писала, она его ждала, вот и свадебка не за горами. Мать с отцом от его выбора были не в восторге, но смиренно приняли. Не было никакого выбора! Ну, переписывались! Мало ли кто с кем переписывается! У них в части каптёрщик тринадцати девушкам под копирку строчил. Жениться на Кате? Он с ней даже не целовался ни разу! (Или все-таки с ней два года назад за амбаром?)

– Капкан не ставил, а зверь поймался, – усмехался дед Максим.

Ничего смешного. От Кати некуда было деться. На улицу не выйти – она тут как тут. Еще и с претензиями. Я тебя вчерась ждала, чего не пришел? В клубе новое кино, ты билеты купи, места займи. В соседнюю Кирсановку ВИА из Омска приезжает, танцы будут, пеши пойдем или договоришься, подбросит кто?

Катя была не дурна собой, но и не привлекательна – как табуретка. Устойчивый полезный предмет мебели. Коренастая, широкая в кости Катя имела и на квадратном лице широкие, сросшиеся на переносице брови. Они казались живыми, растущими. Будут расти-расти, лохматиться, пока не станут как у Брежнева. Катя не пыталась исправить это безобразие с помощью пинцета. Она наивно считала, что это и есть соболиные брови. На Кате уже отложил отпечаток тяжелый крестьянский труд: лицо обветрено, плечи горбятся, руки сильные, кисти грубые, как у мужика. Девичья легкость быстро сходит с сельских баб. Пашут как лошади, а рабочая лошадь должна быть сильной, устойчивой и выносливой.

Иван вернулся из армии в июне. Никто не понял бы, стань он бить баклуши в горячую трудовую пору короткого сибирского лета. Иван днем работал на строительстве нового птичника, а вечером, скрываясь от Кати, возился с ремонтом ГАЗ-69, армейского вездехода, в простонародье – «козлика», списанного и приобретенного бабкой Акулиной у военных топографов, прошлым летом квартировавших в Погорелове. Бабка намекала, что за флягу (двадцать литров) самогона унучеку Ивану машину достала. Бабка хоть и была трынделкой, но помнила, про что открыто говорить, а про что – намеками. В том и другом случае речь шла о ее небывалых заслугах.

Ване удалось достать запасные детали, и это была удача. Катя стала вечерами приходить к ним во двор, а это была огромная неудача. Катя сидела на лавке, болтала ногами, лузгала кедровые орешки. Иван Катю уже ненавидел. А со стороны казалось мило: жених трудится, невеста молча сидит в сторонке. Он закончил, идет ее провожать, вся деревня видит.

От жалости и чувства вины до ненависти и раздражения путь короткий. Гораздо меньший, чем от приветливого равнодушия, когда, поедая пуд соли, обнаруживаешь, что черпаешь половником, а твой друг – чайной ложкой.

Иван решился на откровенный разговор:

– Катя, ты замечательная девушка. Но я тебя не люблю. Давай расстанемся по-хорошему.

Она не смутилась, не расстроилась, не заплакала, не убежала.

– Я с Зинкой-продавщицей договорилась, рубашку нейлоновую тебе отложит, но надо переплатить два рубля.

– Катя, ты слышала, что я сказал?

– Слышала. Но ты ж честный? Ты меня не опозоришь? Пошли проводишь.

У своей калитки она прижалась к нему тесно, задрала голову, вытянула губы трубочкой – целуй, я вся твоя. Если бы так к нему прижалась сельская сумасшедшая бабка Егориха, Иван испытал бы меньшее отвращение. Было бы хоть смешно.

– Извини! – вырвался Иван.

А следующим вечером она снова пришла сидеть на лавочке, лузгать орешки и наблюдать за его работой. Не гнать же ее палкой? Очень подмывало.

Прав дед, это был капкан. Ловушка, медвежья яма. Иван два года мечтал о свободе, а попал в болотное рабство. На глазах у всего честного народа, который считает это рабство справедливым. Иван, здоровый сильный парень, не имел права никому пожаловаться, попросить помощи или совета. Хотя почему никому? Деду Максиму, например.

– Стыдно сказать, – говорил Иван, – но я чувствую, что из-за этой дуры под угрозой мои планы. Я мечтал засесть за учебники, за осень и зиму подготовиться в институт. Не хочу жить в селе. Я очень люблю наши места: леса, Иртыш. Но я хочу жить в городе, где в квартирах унитазы и люди не бегают по нужде во двор, в будыли. Ведь у нас, как у многих, даже отхожего места, будки над ямой нет!

Прозвучало глупо, словно он ради фаянсовых горшков в город рвется. Иван хотел растолковать свою мысль, но только пуще запутался.

– Я хочу каблуками модных ботинок стучать по асфальту, подниматься по лестницам, ездить в лифтах, носить рубашку с галстуком… Тьфу ты, все не то! Театры, музеи… Сдались они мне! Дед! Я видел большие города, чистенькую Европу. Я не желаю, как мать с отцом, как ты, свою жизнь… Ну, прости!

– Нормально. Только я не понял, ты какую специальность выбрал?

– Обычную, инженера, как все, со специализацией только не определился. Но при всех условиях сдавать математику и физику плюс сочинение по литературе. Дед, что мне с Катей делать?

– Драпать. Иного спасенья нет. Либо обженят, либо девку запозоришь. Они же, бабы в основном, считают, что плохая женитьба лучше хорошего холостячества. Стерпится – слюбится. А что жизнь человека, судьба мужика или бабы, в тошноту превращается, во внимание не берется. Так многие женились и замуж выходили. Иван Майданцев не особеннее других.

Через две недели после этого разговора Иван встречал в Омском аэропорту трех ленинградских девушек. Вызывающе одетых, то есть раздетых, с жестами-манерами вычурными. А уж языки у них! Можно вместо бритвы использовать. Если бы не суровые тренировки снайперской выдержки и хладнокровия, Ивану пришлось бы туго. Так ведь и пришлось! И не сдюжил, допустил аварию. Или все-таки причина была в том, что одной из трех девушек была Таня? Он ее увидел, встретился глазами, и сердце перестало подчиняться. Хотя прежде Иван сей орган контролировал отлично: нажимал на спусковой крючок в доли секунды между ударами. Иван не влюбился с первого взгляда, просто сердце задурило.

Их ждали, волновались, готовились, сделали большую уборку в избе и во дворе, наготовили еды. Но компания, которая вылезла из «козлика» и вошла в дом, привела в оторопь.

Иван. Глаз подбит, заплыл синячищем, бровь лейкопластырем заклеена. Парень в штанах, но без рубахи, не гол – весь перебинтован. Девушки. Конечно, в селе любят фигурное катание, как и вся страна, прилипают к телевизорам и болеют за наших спортсменов. Но кто ж в костюмах для фигурного катания по улицам ходит? «Фигуристки» были грязны, поцарапаны, утыканные комариными укусами, чесались, как вшивые.

– Таня, Соня, Маня, – представил Иван девушек. – Моя мама Галина Степановна, отец Сергей Максимович, бабушка Акулина и дедушка Максим. – Иван кашлянул, как бы призывая родных выйти из немого ступора, и добавил: – Прошу любить и жаловать.