Моника Хессе - Девушка в голубом пальто

На втором кадре люди из трамвая стоят у заднего входа в театр. Солдат вытянул руку – очевидно, он строит их в ряды. На переднем плане я вижу мальчика-подростка в пальто шоколадного цвета. Он показывает солдату язык. Это его тайное восстание.

Мы рассматриваем кадры, и на каждый уходит несколько минут. Повесть продолжает разворачиваться. Неорганизованная толпа превратилась в аккуратные ряды. Супружеские пары держатся за руки.

Персиковый и красный. Зеленый и черный.

Только дойдя до четвертого кадра с конца, я вижу то, что искала. На нем запечатлена все та же сцена: испуганные люди с чемоданами. Арестованные уже заходят в театр, по трое-четверо в ряд.

На этой фотографии, в нижнем углу – Мириам.

Когда-то у нас в доме завелась мышь. Она шуршала под полом, только когда я была в комнате одна. Папа и мама никогда ее не слышали. Когда я заговаривала о ней, они переглядывались и произносили: «Ах да, твоя мышь ». Мне было тогда лет девять. В конце концов даже я начала думать, что никакой мыши нет. Просто это мой товарищ по играм, которого я выдумала. Но однажды пришла Элсбет, и мышь появилась возле ее стула. Элсбет громко завопила. В эту минуту мышь стала реальной, по-настоящему реальной. Ведь ее увидел кто-то еще, кроме меня.

– Это она. – Я указываю на слайд.

– Что? – спрашивает Мина. – Где?

– В углу. Справа.

Она смотрит из-за моего плеча.

– Ты уверена? Все так мелко и неясно.

У самого края снимка – девушка с кудрявыми волосами, в пальто небесного цвета. Лицо вышло нечетко. Правда, я в любом случае знаю ее лишь по описаниям. А вот ярко-голубое пальто вышло отлично, и если прищуриться, можно разглядеть два ряда серебряных пуговиц. Вот она, эта девушка, сбежавшая из безопасного убежища. Девушка, которая немного избалована. Девушка, которая любила мальчика. Девушка, у которой имелась лучшая подруга. Девушка, которая была отличницей, чтобы угодить родителям. Может быть, ее лицо получилось нечетко, потому что она делает именно то, что сделала бы я: ищет возможность удрать.

– Как ты думаешь, у фру де Врис есть лупа? – спрашивает Олли.

Мина находит в ящике письменного стола господина де Вриса старинную лупу с резной деревянной ручкой. Я пристально изучаю фотографию, миллиметр за миллиметром, но больше ничего не нахожу.

– Все равно мало что видно, – говорит Мина.

– Это она, – произношу я с уверенностью.

Да, это она: я почувствовала острую боль в сердце, когда взглянула на фотографию. Все остальные люди, которых согнали в театр, прибыли сюда с кем-то – с родственниками или соседями. А она совсем одна.

– Она точно там, Олли, – утверждаю я. Из окна кабинета я вижу здание, в котором ее держат. Отсюда до него около ста метров.

– Итак, это она, – ровным голосом заключает Олли. Он наблюдает за мной, ожидая, что я сделаю дальше. – Так мы и думали.

– Нам нужно вызволить ее оттуда.

Именно это он от меня и ожидал. Он качает головой.

– Олли, посмотри на нее, – продолжаю я. – Должно быть, она в ужасе.

– Ханнеке, я уже сказал тебе, что мы не можем ей помочь. Ничего не изменилось за это время.

– Нет, изменилось. У нас есть безопасное место – прямо здесь, через дорогу. Мина и Юдит знают театр. Почему ты не хочешь мне помочь, Олли?

– Я тебя не понимаю, Ханнеке, – отрезает он. – Последние четыре дня мы ждали от тебя помощи в деле, которое важно не только для одного человека, а для сотен людей. А теперь ты заявляешь, что я должен рисковать жизнью друзей, чтобы помочь тебе ? Нет, ты действительно…

– Ну что я? – Я в ярости, но не повышаю голос. – Не в своем уме? Рехнулась?

– Я очень сочувствовал тебе, Ханнеке. Ведь оплакивать Баса в одиночестве было невыносимо. Мне было так жаль тебя! Но я надеялся, что ты будешь сотрудничать с нами в Сопротивлении. Если бы я знал, какая ты упрямая, то не привел бы тебя на собрание.

– Бас помог бы мне. – Жестоко сравнивать Олли с братом, но что же делать, если это правда? – Да, он бы помог. И удивился бы, почему мы все еще спорим, хотя знаем, где она находится. Он бы сказал, что мы должны пойти и вытащить ее оттуда. Ты помнишь, как однажды летом он устроил вечеринку, а я болела, и мои родители не пустили меня? Позже он забрался по водосточной трубе с пирогом для меня. Бас не вынес бы, если бы мы отказали в просьбе отыскать Мириам.

– И он бы погиб .

Я впиваюсь глазами в Олли.

– Что ты сказал?

– Ханнеке, Бас был замечательный, просто замечательный. Но он отличался легкомысленностью. Он никогда не думал, перед тем как действовать. А ты знаешь, что случилось в ту ночь, когда он принес пирог? Ты-то была довольна, а его наказали. Родители очень рассердились, что его так поздно нет дома. А сейчас Бас попытался бы спасти эту девушку, и нацисты поймали бы его, и он бы умер.

– Ты не знаешь это наверняка, – возражаю я.

– Разве ты не понимаешь, как мне хочется тебе помочь? Разве не знаешь, как больно мне думать об этой девушке, которая совсем одна? Мне все время хочется быть таким, как Бас, очаровательным и остроумным. Но он вовсе не был идеальным. Кому-то нужно быть осмотрительным. Кто-то должен думать о том, каким опасным может оказаться один-единственный промах.

Его волосы растрепались, под глазами мешки. Наверное, он совсем вымотался. Не знаю, сколько миль ему пришлось проехать на велосипеде, чтобы отвезти Юдит за город, в ее тайное убежище. А прямо оттуда он приехал сюда. Измученный вид Олли напоминает мне о том, как я устала. Столько всего произошло с тех пор, как мы оба отдыхали в последний раз.

– Ханнеке! Олли! – Мина сидит у письменного стола, со слайдами в руках. Очевидно, она не прислушивалась к нашему разговору.

На ее лице написан ужас.

– Мина, в чем дело? – спрашиваю я. Она показывает снимки, которые мы еще не посмотрели. – На этих тоже есть Мириам? – Я возвращаюсь к столу, чтобы взглянуть на слайды. – Дай-ка мне посмотреть.

– Дело не в этом. Ясли… Они закрывают ясли. – Передав мне лупу, она продолжает: – Посмотри на этот. Всех детей забирают в театр. Их никогда не водят такой большой группой. Они собираются закрыть ясли и отправить детей вместе с партией Мириам. – Прищурившись, я вижу вереницу маленьких детей и двух молодых женщин, которые работали в яслях вместе с Миной.

– Мне так жаль, – говорю я. – Ты же их хорошо знала. – Но она, покачав головой, снова указывает на слайд.

– Не в этом дело. Посмотри, – просит она. – Посмотри .

Я смотрю – и в конце концов понимаю, о чем идет речь. Дети постарше идут в театр сами, двух самых маленьких везут в колясках. И одна из них – та самая. В этой коляске фотографии, на которых запечатлены жестокости войны. А еще там снимки членов тайной группы Сопротивления, с которыми я недавно познакомилась и успела полюбить.