Моника Хессе - Девушка в голубом пальто

– Ханнеке, я волнуюсь из-за одной вещи , – говорит Мина, придвигая ко мне кресло.

– Что такое?

Бросив взгляд на господина Кохена и близнецов, она понижает голос.

– Это та вещь, которую я показала тебе, когда мы гуляли. Она все еще там . – Мина видит, что я не понимаю, и, подняв руки к лицу, делает характерный жест. Другая камера. Она осталась в коляске. У Мины не было времени забрать ее. – Ты думаешь, все в порядке?

Даже если бы я так не думала, что можно сделать? И какой смысл заставлять ее дергаться еще больше?

– Я уверена, если одна из твоих коллег найдет ее, то сохранит для тебя, – заверяю я. Во всяком случае, нацистская охрана как будто оставила ясли в покое.

Спустя какое-то время дети заявляют, что они голодны. Мина находит в кладовой картофель и пастернак и варит их вместе с листьями капусты. Мы молча едим. Дети начинают зевать, и господин Кохен идет укладывать их спать.

– Ханнеке, вы пропустите комендантский час, – предостерегает фру Кохен. – Вам нужно идти.

Но уже слишком поздно. Кроме того, мне хочется остаться, чтобы поскорее услышать новости. Правильно ли я поступила, надавив на фру де Врис? Фру Кохен берет несколько носков из тех, что фру де Врис отложила, и принимается спокойно их штопать. Господин Кохен читает книгу. Вечер тянется бесконечно долго. Небо делается из фиолетового черным.

Мои родители начали волноваться час назад. Мама не находит себе места, а папа отпускает шуточки, чтобы скрыть беспокойство. Потом волнение уступит место гневу. Мама будет сердиться от того, что я такая эгоистка и не слежу за временем, папа – потому что я разволновала маму. А еще он будет злиться на себя за то, что не может выйти и отыскать меня. Я не знаю, какие эмоции сменят гнев, поскольку никогда не испытывала терпение родителей до такой степени. Но сегодня вечером придется.

Вдали бьют часы на церкви. Мы все обмениваемся тревожными взглядами. Меня уже гложет чувство вины. Почему мы не спросили адрес фотографа, к которому отправилась фру де Врис? Или хотя бы его имя? Зачем я настояла, чтобы она пошла сегодня? Вполне можно было пойти утром. Хотя мне не нравится фру де Врис, я не хочу, чтобы с ней что-нибудь случилось.

– Она не делает ничего незаконного, – говорит Мина. – Закон не запрещает навестить друга.

– Я надеюсь, если ее остановят, это произойдет не на обратном пути, – замечает фру Кохен. Помада слегка стерлась с ее идеально накрашенных губ. – Непроявленная пленка вряд ли их заинтересует, но если…

– Замолчи, Ребекка, – перебивает ее господин Кохен. – Разве ты не видишь…

Он не успевает закончить фразу. В дверном замке поворачивается ключ, и мы застываем на месте. Входит фру де Врис. У нее раскраснелись щеки, но она целая и невредимая. За ней следует Олли.

– Я вернулась час назад, – объясняет фру де Врис. – Но на углу слонялись солдаты, и было небезопасно проходить мимо них. Поэтому я пряталась в переулке, как уличная попрошайка, пока они не ушли.

– А я еще раньше спрятался в переулке по другую сторону улицы, – почти шутя произносит Олли. Мина подбегает, чтобы обнять его. – Я видел фру де Врис в тени, но не рискнул окликнуть. Это был настоящий абсурд! Как будто мы актеры, разыгрывающие на сцене фарс. Я думал, солдаты никогда не уйдут.

– Ты отвел Юдит в убежище? С ней все в порядке? – спрашивает Мина.

Олли кивает и начинает рассказывать подробности. На ферме, куда он ее отвез, полно народу. Там уже прячутся шесть человек, они спят в амбаре. Но там безопасно, так как этот район патрулируют всего несколько солдат.

Фру де Врис снимает шляпу и приглаживает рукой волосы.

– Дети в постели?

– Они спят, – отвечает фру Кохен.

Фру де Врис достает из кармана пальто маленький конверт. Как же в нем поместились фотографии с целой пленки?

– Это слайды, – поясняет она. – Насколько я понимаю, из этой пленки получаются слайды? – Она вопросительно смотрит на Мину, и та кивает. – У меня нет проектора. Коллега мужа сказал, что одолжит свой. Но не могла же я тащить его по улицам вечером! Можно пока что взглянуть на слайды и попытаться найти вашу подругу.

Она не ждет благодарности и говорит, что ей необходима горячая ванна. Кохены тоже откланиваются. Сейчас так поздно, что небо уже становится светлее. Оба старика шатаются от усталости. После того как все уходят, Мина, Олли и я собираемся вокруг письменного стола в пустом кабинете господина де Вриса и вынимаем слайды из конверта. Они полупрозрачные, шириной всего в дюйм. Квадратики такие маленькие, а людей так много, что почти невозможно разобрать кого-нибудь в толпе.

– Если мы поднесем их к лампочке, то сможем разглядеть получше, – предлагает Мина. Прежде чем включить лампу на столе господина де Вриса, она проверяет, хорошо ли задернуты шторы. Она осторожно, кончиками пальцев, берет слайды один за другим.

– Они цветные! – восклицает Олли.

Мина с гордостью кивает.

– Я уже говорила Ханнеке. Родители купили пленку на черном рынке. Даже представить себе не могу, сколько она стоит.

Я тоже. Меня никогда не просили достать цветную фотопленку, но она должна стоить бешеных денег.

– Они идут в правильном порядке? – спрашиваю я.

– Да. По крайней мере, я снимала их так.

Мы втроем склоняемся над слайдами. Вопреки моим ожиданиям, фотографии начинаются не с той облавы, в которую попала Мириам. На первом слайде – летний день в общественном парке, трава, цветы. На переднем плане мужчины с желтыми звездами на пиджаках. Они подняли руки вверх, на их лицах написан ужас. Это заметно даже при таком мелком изображении.

– В тот раз я использовала новую камеру, – шепчет Мина. – И это первая облава, которую я видела. Я просто проходила мимо по улице. Позже кто-то сказал, что этих мужчин казнили.

– Все фотографии, которые ты снимаешь, такие ? – спрашиваю я.

– Я экономлю цветную пленку, потому что она очень дорогая, – отвечает Мина. – Но на черно-белых фотографиях показано то же самое.

Хотя я знала, что фотографии будут цветными, я не ожидала такого потрясающего эффекта. Они показывают те стороны войны, о которых мы никогда не говорим. Голодный ребенок. Два солдата, издевающиеся над испуганным евреем. Подвал, полный onderduikers, которые улабаются перед камерой, чтобы показать, что у них все в порядке. Цвет делает все таким ярким, таким реальным. Когда смотришь на черно-белые снимки, то кажется, будто это что-то историческое. Но то, что изображено на этих слайдах, – не история. Все это происходит прямо сейчас. Теперь до меня доходит смысл работы Мины. Каждая фотография – ее собственное маленькое восстание.

В конце концов мы доходим до вчерашних фотографий. В них целая повесть в миниатюре. На первом слайде только что прибыл трамвай. Это обычный трамвай, который теперь используется для транспортировки арестантов. В нем полно людей с желтыми звездами на одежде. В руках у них чемоданы или хозяйственные сумки. Женщина в розовой шляпке держит под руку мужчину в фетровой шляпе желтовато-коричневого цвета. Две ссутулившиеся дамы в сиреневом – возможно, они сестры. Цвета красивые, и от них режет в глазах.