Сара Бергман - Чудесная страна Алисы

Рони Кондратьевич — добрый обязательный Рони Кондратьевич с лицом маньяка и большим сердцем — приехал из дома, несмотря на давно кончившуюся смену. Его машина уже стояла рядом на парковке.

Нового пациента он принял с веселой улыбкой на лице, тихо напевая в усы:

— Галубой ва-агон бежит, ка-ача-ается… Ну что, Ольга Артуровна, привезла мне головную боль? — посмеялся он, приветливо поздоровавшись с зав женским острым отделением.

Та кивнула, не подходя близко к столу:

— Привезла. — И дежурно спросила: — Помощь-то не нужна?

— Да побойся бога, — пробасил он себе в усы, — галубой ва-агон… Плоховато выглядишь. Шла б ты домой. Тут сейчас ничего особо приятного не будет. — И повернулся к пациенту: — Ну-с, что тут у нас… [67] Белый рыцарь.

Роман Аркадьевич Родзиевский

Пол — мужской

Возраст — 27 лет

Место жительства — г. Москва

Диагноз: Алкогольный делирий у личности асоциального круга

Anamnesis morbi: родился от второй, нормально протекавшей беременности и родов в срок. Физически развивался соответственно возрасту. С раннего детства отличался большой подвижностью, неусидчивостью, гиперактивностью. В четыре года пошел в ДДУ, адаптировался плохо, имел конфликты с воспитателями и одногруппниками, часто дрался, не выполнял дисциплинарных требований. Часто получал замечания от старших, на критику не реагировал. В школу пошел с семи лет, адаптировался так же, учился неудовлетворительно. В восемь лет потерял мать, потерю воспринял на холоду. После проживал с сестрой, отношения с ней имел теплые, однако и ее требований не выполнял. С началом пубертатного периода (двенадцать лет) стал более расторможенным, связывался с асоциальными компаниями, участвовал по их инициативе в противоправных действиях. С четырнадцати лет участились алкогольные эксцессы, имел место эпизод попытки домогательств, после чего был переведен. Поведения не изменил. После школы образование не продолжил, работал на низкоквалифицированных должностях, часто терял работу (увольняли). Пьет запоями раз в один-два месяца. В запое агрессивен, социальные связи потеряны.

Ольга Артуровна тихо вышла, прикрыв за собой белую дверь отделения.

Алексей ждал ее, сидя на коридорном диване — тут иногда скапливались пациенты в ожидании ЭСТ. Лицо его тоже выглядело усталым и сероватым. Ольга Артуровна глянула на часы — уже перевалило за два ночи. Нужно было ехать домой.

— Леш, я… — позвала она, но на мгновение замялась. Не замечая, что уже сжимает ручку двери, ведущей на лестницу.

А он заметил. Понял — улыбнулся:

— Иди-иди, — и расслабленно вытянул ноги. Джинсы Алексея густо выпачкались в крови, моче и рвоте.

— Я на минуту, — оправдываясь, пробормотала Ольга Артуровна. И уже хотела выйти, но передумала и улыбнулась: — Лешка, как я без тебя раньше жила?

— А так же и жила, — беспечно посмеялся он. — Таким, как ты, — голубые глаза под стеклами очков подернулись задумчивостью, — вот это нужнее, чем люди.

— Что «это»? — переспросила завотделением.

Полные плечи передернулись:

— А вот это, — жестом обвел Алексей коридор, двери в палаты. — Чтобы тебя уважали. — И тут же поторопил: — Ну, беги-беги, мне тоже на работу с утра. Я там, конечно, не так, как ты, нужен. Но тоже ведь, — засмеялся, — социальная значимость.

Ольга Артуровна улыбнулась:

— Я на пять минут только, проверю, все ли в порядке.

— А что будет, — окликнул он ее у двери и мотнул головой в сторону реанимации, — с этим рыцарем?

Завотделением замерла, задумалась, с сомнением потерла переносицу:

— Ничего хорошего не будет. Попробуем лечить. Я постараюсь помочь, во всяком случае, — кивнула она сама себе, — сделаю что смогу, — и, наконец, вышла на лестницу.

Ольга Артуровна Кенинг не могла не подняться в свое отделение.

Она делала так всегда. Забыв зонт и вернувшись — поднималась. Приехав на юбилей главврача — заходила в свое здание. Просто проезжая мимо, в праздники, в выходные, в отпуска, в которые почти никогда не ходила, — она ездила сюда почти каждый день. Подняться — проверить.

И сейчас не могла уйти просто так. Ведь она пропустила рабочий день. И не могла уйти, не удостоверившись…

Ольга Артуровна поспешно, почти бегом поднялась по лестнице.

Она любила бывать ночью в своем отделении. Когда там тихо.

Свет в коридоре горел слабый, мутный. Полное освещение включали только в случае ЧП. Или когда кому-то из пациенток нужна была помощь. Но обычно здесь уже после пяти повисала дремотная тишина. Сестры на постах лениво листали журналы.

— Добрый вечер, — тихо, инстинктивно понизив голос, сказала завотделением.

— Здравствуйте, Ольга Артуровна, — подскочила молоденькая сестричка, — у нас все тихо. — Впрочем, встретила заведующую без удивления.

— Хорошо, я только взглянуть.

Все было в порядке. Открытые двери, длинный желтоватый в неясном свете коридор, картинки на стенах, потертые квадраты древнего шахматного паркета. И палаты, палаты… ровные, чередующиеся клетки.

В ночной тишине раздавались едва уловимые шорохи, скрипы. Едва слышный храп — это из седьмой палаты, там старушка эта, Тонкорунная. Завтра опять вязать будет целый день.

Подумалось, что надо проследить, что там у Аллилуевой — помогает ли ЭСТ. Нужно было что-то с ней решать. Наркоманку Клюеву надо устраивать в интернат — ясно уже, что никто ее забирать не будет. И с Черновой нужно что-то делать… Ольга Артуровна на этот раз решила вести эту девочку сама. Завтра мать придет, нужно будет поговорить.

Подумалось, что это интересный случай. Можно было бы ее поглубже понаблюдать. Уж слишком много таких девочек. И слишком малым врачи могут им помочь.

И Ольга Артуровна вдруг остро ощутила, что без всего в жизни она по сути может обойтись. Без квартиры, о которой уже и думать забыла, без друзей, которые, конечно, нужны, но смысла жизни не составляют, без мужчины, необходимость в котором и так сама собой отпадет через несколько лет. Не может обойтись только без этого желтоватого сумрачного коридора, где ждут ее помощи. Она не обойдется без него, а он без нее.

— Ну, я пойду, — вполголоса сказала она сестре, — дежурьте, — и тихо, чтобы никого не будить, вышла из отделения.

Оставив его до утра.

А утро выдалось на редкость холодным, даже морозным. Вдруг неожиданно почувствовалось приближение зимы. Ольга Артуровна впервые за сезон надела сапоги и пальто.

У дверей корпуса напоследок жадно втянула холодный, колющий гортань воздух и окунулась в больничное тепло.

В такую рань еще стояла тишина, приемное было пусто, санитарки намывали полы, сестры суетливо заканчивали дела перед сдачей смены.

Ольга Артуровна быстренько забежала в реанимацию — Рони Кондратьевича уже не было, но ночь прошла спокойно. Она с легким сердцем вышла на лестницу. И уже собиралась подниматься на свой этаж, когда сверху услышала голоса.