Леонид Зорин - Покровские ворота (сборник)

Мы вошли в зал, прошли по проходу и уселись в шестом ряду.

Концерт начался. Поначалу мне было весело наблюдать за молодыми артистами. Они сменяли один другого гобоисты, флейтисты, певцы. Перед каждым выступлением появлялась девица в черном платье и, стараясь придать своему личику официально-отчужденное выражение, объявляла: выступает такой-то, класс педагога такого-то, выступает такая-то, класс педагога такого-то. И каждый раз зал шелестел какими-то неясными перешептываниями.

Выходили юные певицы, я старался прислушиваться к их пению, но оно не очень меня увлекло – слишком они выпевали каждую нотку и слишком безличен был этот вокал. Я совсем было приуныл, когда на сцену вдруг выбежал целый табун парнишек, видимо, первокурсников; они с великим тщанием начали сдвигать в глубину рояль, устанавливать пюпитры, расставлять стулья. Потом вышло еще трое юных здоровяков, эти внесли тяжелый деревянный предмет – возвышение для дирижера. Нина Константиновна шепнула, что сейчас выступит студенческий симфонический оркестр, что там много способных ребят, подающих надежды. Я понимающе кивнул и пожал ее пальцы. Она быстро выдернула их из моей ладони, и я вспомнил, что нахожусь здесь не в качестве спутника и когда Нина Константиновна обращается ко мне, то в этот миг она беседует с нашим корреспондентом.

Первокурсники ушли, и на эстраду вышли скрипачи, альтисты, контрабасисты – струнная группа, дерево и медь. Все они были в своих лучших костюмах. То и дело с некоторым смущением они поглядывали в зал. Было среди них несколько девушек – арфистка в длинном белом платье и три скрипачки в черных костюмах, сильно похожие на суфражисток, какими их рисовали в старых журналах, – такой у них был решительный и неприступный вид.

Как только оркестранты уселись, они начали энергично настраивать инструменты. По счастью, тут на эстраду вышел коренастый мужчина во фраке – это был дирижер, но палочки у него не было, он просто воздел свои длани, строго взглянул на молодых людей и плавным движением включил эту огромную, полную звуков машину.

Слушать музыку – непростое занятие. Недаром на симфонических концертах перед началом появляется лектор и сообщает о том, что первая часть написана в темпе allegro, что одна из тем лирически страстная и романтическая, в другой же чувствуется некоторая умиротворенность, наконец, что во второй части – andante – небольшое вступление предшествует появлению основной темы.

После такого напутствия добросовестные слушатели старательно сопоставляют музыку с теми сведениями, которыми их только что обогатили, возможно, эта исследовательская работа и приносит им наслаждение. Я никогда не делал подобных попыток и теперь тоже, не слишком вслушиваясь в ожившие ноты, задумался о разных разностях. В сущности, музыка не слишком демократическая дама, вернее не всегда демократическая. Она из тех аристократок, которые умеют быть очаровательными с меньшим братом, но при случае не преминут напомнить о дистанции, которая их разделяет.

Одним – полечки и мазурочки, другим – сонаты и прелюды, третьим – Скрябин, четвертым – Хиндемит и додекафонисты.

Но даже в своей доступности она не хочет продешевить. Однажды в небольшом сибирском городе я подошел к парку. Огромный плакат возвещал, что на первой танцплощадке играет духовой оркестр, на второй – танцуют под эстрадный. Разница в билетах была в пятнадцать копеек. Эстрадный оркестр обходился населению дороже. Мальчишка, стоявший в очереди рядом со мной (на вид ему было не больше пятнадцати лет), дружески посоветовал: не скупись, возьми на эстрадный, по крайности получишь удовольствие.

Украдкой я взял билеты на обе площадки. Сначала я отправился туда, где печально пел духовой оркестр. Здесь было малолюдно. Несколько девушек в достаточно длинных платьях танцевали старинный вальс, либо шерочка с машерочкой, либо с кавалерами, старательными, немногословными, в глубоко надвинутых кепках.

Зато там, где играл эстрадный оркестр, я с трудом нашел местечко. Я изумился тому, как отличалась одна площадка от другой. Здесь и платья были короче, и прически позаковыристей, и молодые люди были в куртках и шейных платках, здесь кипели страсти, здесь плелись интриги. Я только появился, а уж сразу понял по едва уловимым обрывкам фраз, что где-то здесь прогуливается городская королева, Анечка Межебовская моего детства, я быстро обнаружил самого популярного парня, очевидно, студента техникума и левого крайнего местной футбольной команды, – вот он, у эстрады, небрежно сосет леденец, купаясь в девичьем обожании и своей славе.

Ребята из оркестра старались вовсю, их все знали, и они знали всех, и где-то рядом красовались их девочки. Нет, не в лишней серебряной монетке было дело – основательные, молчаливые пары с первой площадки, должно быть, чувствовали себя здесь не очень уютно.

Куда только не заносит человека судьба! Вот я стою в крохотном городке, надо мной все то же черное июльское небо, очень жарко и душно, как это обычно бывает летом в Сибири, и вокруг клубится незнакомая жизнь, все та же сладкая маета, то же кружение голов и сердец.

И подумать только, что десять дней назад я был в столице, на открытии выставки художника Т., полгода разъезжавшего по Соединенным Штатам и теперь выступившего с творческим отчетом. Народу на открытии было больше, чем ожидалось, все толпились с какими-то неестественными, напряженными улыбками сначала у картин, а потом у пронумерованного списка названий.

Мимо меня прошел Бурский. В отличие от меня, он был весел и чувствовал себя в своей тарелке. «ПОЗы, ПОЗы, – шепнул он мне, подмигнув, – кругом одни ПОЗы!»

Так оно и было – сплошные Предметы Общественной Заинтересованности…

Выставка удалась на славу, знакомые знаменитые лица так и мелькали передо мной. Появился министр, он дружески пожал художнику руку и обменялся приветствиями с представителями посольства. Проплыла великая балерина, подчеркнуто скромная, в черном, наглухо застегнутом платье. Пробежал популярный поэт, он окинул меня быстрым, нетерпеливым взглядом, под бледным лобиком блестели надменные и одновременно испуганные глаза. Он исчез в толпе, и больше я его не видел. Прошествовал писатель Флегонтов, равно обремененный известностью и благосклонностью начальства. Он вел свою гордую жену в шляпе с загнутыми полями.

Прошло десять дней, и я стою на маленькой танцплощадке и пытаюсь постичь ее тайны и ее страсти. А Москва за тысячи верст, за Уральским хребтом. Рядом со мной, перебрасываясь с подружкой короткими фразочками, нервно постукивала каблучком девушка. Желтое платьице чуть выше колен, голые руки, черная пирамида из волос, большие круглые глаза. Я пригласил ее. Она еле заметно пожала плечами и вошла со мной в круг.