Ын Хигён - Тайна и ложь

— А старший сын в роду разве не ты?

Ёнчжун сразу пожалел, что сказал это, но слова были уже произнесены, и ему ничего не оставалось, как ждать ответа. Ёну ничего не ответил.

— Если тот старик — родственник отца, то и мы с сыщиком, получается, не чужие. Как его зовут?

Ёнчжун нашел визитку, назвал имя Л., и Ёну, как можно было догадаться, некоторое время о чем-то основательно думал.

— Если фамилия Л., то по отцовской линии нет такой родни, и по материнской тоже нет. Я перебрал семью бабушки отца, семьи братьев и сестер матери и отца, но таких не нашел. Как ни думай, но, кажется, кроме жены старшего дяди никто не может быть из этой семьи.

— Жена старшего дяди? Ты о ком говоришь? — недовольно спросил Ёнчжун, который мало того что вообще не поддерживал отношений с родственниками, так еще и чувствовал головную боль, когда думал о делах, связанных с домашним хозяйством большой семьи или со степенью родства.

— Я говорю о матери Мёнсон. Ведь по записям в родовой книге она и моей матерью считается.

В следующее мгновение Ёну добавил:

— Не знаю, может, и нет. Как говорил отец, эта тетя была сиротой.

У Ёнчжуна нестерпимо заболела голова.

Он сказал, что на следующей неделе обязательно найдет время и съездит в К., но Ёну на это ничего не ответил. Закончив разговор, Ёнчжун медленно опустил трубку. Было естественно, что сам он к этому дому не испытывает никаких ностальгических чувств. Но тон Ёну был немного холодней, чем он ожидал.

Если говорить о том доме, то сначала нельзя не рассказать о трех воротах, ведущих в него. Из двух ворот, выходящих в сторону шоссе, одни были больше обычных, за что и были названы «Большими воротами». Другие — через них главным образом и проходили или проезжали люди — назывались «Передними воротами». А если пройти через ограду и повернуть, то там были задние ворота, которыми пользовалась только семья хозяина, и к ним пристало название «Хозяйские». Люди, посещавшие этот дом, из трех ворот постоянно пользовались одними. Можно было сказать, что в зависимости от того, кто в какие ворота входил, определялось некое отличие в делах и статусе человека. Хотя почему члены семьи тоже пользовались каждый «своими» воротами, объяснить невозможно.

Значительную часть фасада занимали огромные деревянные Большие ворота. Через них чаще всего проезжал водитель культиватора Туман. Подобно тому, как при грозе молнии сопровождают раскаты грома, так и всегда через несколько секунд после грохотанья появлялась техника Тумана. В поселке, как и во всех деревнях, культиватор использовался не только как трактор для обработки земли. Появившись якобы для крестьян, он стал лишь роскошью, поскольку на маленьких полях городка К., где до сих пор раздаются окрики хозяина, ведущего корову домой, и слышатся звуки народных пений, он не был нужен. Вместо этого культиватор использовали в качестве транспорта; на нем доставляли, например, уголь в небольших количествах. Культиватор, принадлежащий строительной фирме, должен был перевозить много мешков с цементом и строительный лес, он свободно мог проезжать по узеньким грунтовым дорогам поселка, поэтому имел преимущество перед грузовиком.

В случае, когда управляющему делами Киму срочно нужно было ехать в отдел управления строительством уездной канцелярии, для чего он укладывал документы по спецификации или проект в черную коленкоровую папку, культиватор становился легковым автомобилем. Иногда бывало, что штукатур Ли, боясь грузить на багажник велосипеда больше чем следует коробок с кафелем, украдкой любезно просил Тумана отвезти груз, и этот факт вместе с теми моментами, когда водитель, как корова хвостом отгоняет мух, отгонял местных ребятишек, норовивших потихоньку потрогать ручки дверцы машины, натертые до блеска, время от времени позволяя носу Тумана задираться выше. Живший в задней комнате, пристроенной к конторе, Туман распоряжался культиватором словно хозяин, и на самом деле в какой-то степени он был главным, когда решался вопрос использования этой техники. Как говорила кухарка хозяйского дома, бывшая родом из тех же мест, что и Туман, на их родине, где основная масса бедных крестьян весной, когда заканчивались запасы продовольствия, перебивалась похлебкой из трав, Туман был кумиром мальчишек как добившийся успехов техник.

Но среди тех, кто сновал через Большие ворота, самая большая власть была отведена грузовику. Когда подъезжал культиватор Тумана, ворота открывались — и не более того, а с грузовиком дело обстояло иначе. Доверху нагруженный речной галькой, песком или чем-то другим, самосвал, из которого сочилась вода, выставлял свое переполненное тело перед Большими воротами, и тогда рабочие, занимавшиеся своими делами, сразу должны были освободить проезд, и требовалось небольшое регулирование «дорожным движением», чтобы проехать между сложенными в углу двора отливными формами или грудами арматуры. В этот момент к грузовику подбегал человек, поднимал вверх внушительного вида руки медного цвета, обнажавшиеся из-под закатанных рукавов, и громко кричал: «Давай! Давай!». Это был Чан. Не уставая жестикулировать, он пятился назад и кричал в сторону рабочих: «Посторонись! Посторонись там!», но мало кто обращал на него внимание.

Жена Чана и шестилетний сын жили в доме рядом с конторой. Домашняя утварь их семьи состояла всего лишь из потрепанного матерчатого мешка для одежды, выглядевшего довольно внушительно деревянного комода, зеркала с серебристой алюминиевой окантовкой да рамки с изображением молящейся европейской девочки, рядом с которой словно сбегают слова «Если жизнь тебя обманет», написанные кистью. Когда семья Чана приехала в этот дом, Туман с удовольствием помогал разгружать привезенный комод. С тех пор каждый раз во время трапезы он заходил в хозяйский дом и ел на углу стола, плотно поджав под себя вонючие ступни. Когда не хозяйка дома, а кухарка говорила ему, что в подвале на полу собирается вода или покосилась дверная рама, Туман выполнял поручения, но, как правило, без особого удовольствия. Жена Чана кормила не только его, иногда она готовила еду для приезжавших из города инженеров, пока они жили в его комнате. Обычно инженеры останавливались в дешевой гостинице, но порой среди них попадались мужчины, которым надоела гостиничная жизнь чужих мест, или находились бережливые, кто из соображений экономии делил комнату с Туманом.

Жена Чана начала принимать талоны и продавать обеды с лета того года, когда они переехали сюда. Сначала она готовила только на свою семью. Но как только потеплело, она стала варить рис у колодца, повесив никелированный котел, и рабочие, у которых уже к полудню урчало в животе, наперебой подбрасывали дрова и вертелись у котла, стоило только разжечь огонь. Такую картину можно было наблюдать постоянно, и даже Чонуку бросились в глаза работяги, до обеда зря толпившиеся у колодца. Как только вышло указание Чонука, сразу на следующий день появилась простая временная трапезная. Мгновенно была сооружена кухонная плита, на которую можно было установить огромный котел, посреди двора появился настил, на него поставили низкий деревянный стол, и рабочие, сняв как попало резиновые калоши на груде арматуры, уселись рядком вокруг стола. С того времени Чан, поигрывая медными мускулами, стал разносить еду на подносе, и рабочим приходилось часто, даже когда не приезжал грузовик, слышать его крик «Посторонись! Эй, там, посторонись!».