Илья Ильф - Двенадцать стульев [litres, Полная версия романа]

Год спустя Бачинский в упомянутом докладе на конференции привел более подробные сведения о службе будущего писателя. Причем не без иронии отметил: литературоведы обычно «ограничиваются общей фразой о том, что в 1920–1923 годах Петров работал корреспондентом «Югроста» и сотрудником уголовного розыска» [102]  Здесь и далее цит. по: Бачинский А. Д. Указ. соч. .

Намек был на «Двойную автобиографию», не раз изданную тогда в СССР. Ее пересказала, например, Яновская в цитированной книге. А вот Бачинский определил хронологические рамки точно: «На работу в Мангеймский уголовный розыск Е. Петров перешел из «Югроста» 17 июня 1921 года и проработал в органах милиции до 7 сентября 1923 года».

Служебная деятельность характеризовалась и статистически. Так, указано: «По данным дневника Мангеймского уголовного розыска, им лично с 14 августа 1921 г. по 29 августа 1922 г. было проведено 43 дела, не считая участия в большом количестве коллективных операций. Чрезвычайно активную деятельность проводил Е. Петров по раскрытию должностных преступлений. Он считался «лучшим сотрудником Одесского уголовного розыска».

Карьера тоже описана. Сыщик «прошел большой путь от сотрудника 2-го разряда до инспектора Тираспольского уголовного отдела».

Насколько «большой путь» – не объяснялось. Правда, любопытствующие могли уточнить по справочным изданиям, что тогда были должности младшего милиционера, старшего, а выше – агентов третьего, второго и первого разрядов. Далее уже субинспектор, затем инспектор.

Если по советской армейской классификации, то агент третьего разряда – в уровне между младшим и средним командным составом. Согласно досоветской же терминологии, это нечто среднее между статусом унтер-офицера и обер-офицера.

Должность агента второго разряда безоговорочно соответствовала уровню среднего комсостава. Офицерскому, если пользоваться тогда отмененной терминологией.

Так что в милиции будущий писатель сразу оказался на довольно высокой ступени. Причем его триждыповышали в должности чуть больше, чем за два года.

Действительно, карьера быстрая. Только служба недолгая. А почему – Бачинский не объяснил. Зато, подчеркнем, в докладе опять сообщается о «чрезвычайно активной деятельности», что «проводил Е. Петров по раскрытию должностных преступлений».

Нельзя судить, имело ли это отношение к «переутомлению» и «постоянным недомоганиям», вынудившим оставить службу. О причинах отъезда сыщика в Москву Бачинский с Яновской не спорил, но и не принял ее версию.

Яновская тоже не спорила с ним. Пять лет спустя опубликован дополненный вариант ее монографии, где есть ссылки на статью одесских архивистов и доклад Бачинского. При этом не только обойден вопрос о дате рождения советского классика, но и вовсе не упомянуто о «раскрытии должностных преступлений», равным образом, «недомоганиях».

Зато опять пересказано написанное Петровым о причинах отъезда из родного города. Версия, повторенная в 1969 году, была общепринятой: планы и наброски Петрова уже опубликовал Вулис.

Яновская, вторично описывая причины отъезда, не могла не видеть, что версия, предложенная Петровым, опровергнута Бачинским. Но изменения внести не было возможности – цензурные установки препятствовали. Аксиоматически подразумевалось, что у советского классика нет причин скрывать истину. Если нет разгадок – нет и загадок.

Тем не менее, исследователями – одесскими и московскими – было сделано главное: документы в научный оборот введены. Даже на такой основе реконструкция биографии – задача разрешимая.

Согласно анкете, бывшему корреспонденту Одукроста еще и восемнадцать не исполнилось, когда он поступал в угрозыск. Но полномочиями его наделили весьма широкими. Всеми, что по статусу полагалось.

24 октября 1921 года он получил новое удостоверение – взамен предыдущего. Содержание документа не изменилось:

«Предъявитель сего тов. Катаев Евгений состоит в должности сотрудника 2-го разряда Уголовно-Розыскного Отделения Советской Рабоче-крестьянской милиции Одесской губ<���ернии>, имеет право беспрепятственного входа по делам службы как в помещения государственных и общественных учреждений, так и во всякого рода помещения и квартиры, принадлежащие гражданам.

Все советские организации, также военные и гражданские власти и граждане приглашаются оказывать ему надлежащее содействие при исполнении им служебных обязанностей.

Присвоенное тов. – вооружение зарегистрировано по списку за № – , револьвер системы – , № – , что подписью и приложением печати удостоверяется» [103]   ГАОО. Ф. Р-4889. Оп. 1. Д. 4. Л. 11. .

Да, вместо сведений о «вооружении» – прочерки. Но отсюда не следует, что не доверяли Катаеву-младшему или же ему по службе оружие не полагалось. Ничего подобного быть не могло – в силу должностного статуса.

Причина здесь контекстом подсказана и документами подтверждена. Если удостоверение не содержит сведений о «вооружении», а в личном деле тому нет объяснений, значит, сотрудник просто не захотел получать регистрированное оружие. Такое случалось.

Регистрированное личное оружие – дополнительная ответственность. Его при инвентаризациях каждый раз требовали предъявлять, утеря же – вне зависимости от причины – влекла тщательное служебное расследование. И если признавали виновным, то увольнение с характеристикой, исключавшей карьеру в любом учреждении, было еще не худшим вариантом. Дело могло и до суда дойти.

Соответственно, опытные сыщики предпочитали обходиться без регистрированного оружия – если имели возможность получить иное. Тут особых трудностей не было.

В Одессе и каждом районном отделении угрозыска – специальные хранилища вещественных доказательств, где конфискованного оружия хватало, причем оно месяцами оставалось неучтенным, и взять чуть ли не «под честное слово», не говоря уж о расписке, было несложно. Тогда и при утере вопрос «неформально» решался.

Носить же нерегистрированное оружие сыщикам если и не разрешалось официально, то особо не возбранялось. Таким положение было до лета 1922 года, когда сменилось начальство губугрозыска [104]   См., напр.: Центральный государственный архив высших органов власти Украины (Киев). Ф. 6. Оп. 1. Д. 1509. Л. 1–5. .

Корреспондент Одукроста не был опытным сыщиком, но, похоже, милицейскую специфику понимал. Или осторожность проявил, свойственную многим бывшим арестантам. После чего выбирал оружие неоднократно и, так сказать, по вкусу, о чем свидетельствует расписка, датированная 6 октября 1922 года:

«Дана сия в том, что мною получен во временное пользование револьвер системы «кольт» за № 60379.