Александра Груздева - Демоны Дома Огня [litres]

– Прочь медальоны и дурацкие ожерелья, – сорвал он с шеи знаки отличия ее касты. – Теперь тебе не нужно носить эти карнавальные костюмы, – он беспощадно разодрал ее многослойные шелка. – Сможешь выйти из Дома Гильяно. Я покажу тебе мой Цветочный город. И ты больше не умрешь.

Амрита раскрыла ладонь – без света камень казался каплей воды, пойманной в тончайшую сеть огранки. «Мне нельзя, я не заслужила», – хотела сказать она, но вместо этого произнесла:

– Я ведь ничему не училась, кроме танцев. Мне, наверное, надо будет очень многое узнать и запомнить. Не знаю, как я буду справляться. Боюсь разочаровать тебя.

– Ты будешь учиться очень быстро и все, что выучишь, никогда не забудешь, – пообещал он и ножом начертал на ладони фигуру. Приложил кровоточащую ладонь ко лбу Амриты. Закрыл глаза, сосредотачиваясь.

В будущем для Амриты не составят сложности ни латынь, ни греческий, ни клинопись эмегира и его женского варианта – эмесаля, ни иероглифы китайского или японского. Она с легкостью запомнит даты битв, периоды великих переселений, годы правления королей, геометрию мегалитических построек, алхимические символы, математические формулы, философские категории.

На Церемонии приглашения дон Гильяно хмурился не зря: ночью в его кабинет, спотыкаясь о порог, приковыляли лилу. Их предводитель, длинный нескладный подросток, уже не жилец, запнулся, упал, с трудом поднялся на четвереньки, но вслед за ним через высокий порог на пол посыпались остальные. Дон Асад с отвращением наблюдал шевелящийся ком. Прозрачные руки, ноги беспомощно, как крылья мотыльков, мелькали в воздухе. По одному они медленно выползали из общей кучи. Вставали на ноги, отряхивались. Они и на ногах держались непрочно, как на ходулях. Двигались рывками, грозя клюнуть носом вниз в любую минуту. Наконец, последним поднялся их предводитель.

Обычно у лилу не было имен. Иногда мать, какая-нибудь сердобольная особа, называла своего ребенка-лилу человеческим именем. Пыталась любить его, не делала различия между ним и другими детьми. Но очень скоро понимала свою ошибку. Лилу не принадлежали к человеческому роду, они жили стаей. Им почти не требовалась пища, не нужен был сон. Они присваивали друг другу какие-то названия, общались ментально, связь с ними поддерживал только дон Гильяно, от остальных, даже от Стражей, их мысли и разговоры были скрыты.

Лилу, осторожно переставляя ноги, будто шагал по льду, приблизился к столу дона Гильяно.

– Вот, – протянул он сложенную вдвое бумажку. Речь ему давалась с трудом. – Вам. Читайте.

Рука дона Гильяно потянулась через стол:

– Очередная сказка?

– Мы против. Мы не разрешали. Поэтому.

Дон Гильяно пробежал глазами каракули лилу. Да, очередная сказка для Книги с неумелым стишком посередине. Лилу загадочно молчали. Они выстроились полукругом за спиной своего вождя и чего-то ждали. Сапфировые глаза яростно сверкали, тощие лапки сжимались в нетвердые кулачки. Лилу были в бешенстве, настроены решительно, жаждали мести:

– Если у смертной женщины родится лилу, Дом Гильяно будет разрушен, – тонко пропищал предводитель.

И хор голосов прогудел на низкой ноте:

– Если у смертной женщины родится лилу, Дом Гильяно будет разрушен.

– Хорошо. Я принимаю вашу сказку. Она будет занесена в Книгу, – ответил он, как отвечал на всю их писанину. – Но я не обязан рассказывать ее в Мемориальной гостиной. Эту сказку никто никогда не услышит в Доме Гильяно.

И лилу захохотали, они надрывали животы, вытирали прозрачными пальцами слезы. Они веселились до упаду. Им смешон был дон Гильяно, который пытался предотвратить неизбежное.

– Это невероятно, но я беременна, – сказала Амрита, нещадно краснея. – Танцовщицы стерильны, ты знаешь…

– Знаю, – оборвал он ее резко. Ашер приложил руку к ее едва наметившемуся животу. Замер, прислушиваясь. – Не из наших. Не из Гильяно. И даже не из Внешнего круга. Вряд ли человек. Похож на лилу. Но пока не очень понятно. Не надейся на чудо, если кто у нас и может родиться, то только лилу.

– Пусть лилу. – Ничто не могло омрачить ее радости. – Я все равно буду любить нашего ребенка, кем бы он ни был.

– Ты не знаешь, что говоришь, – мягко возразил он, целуя ее в волосы.

Это случилось на позднем сроке. Амрите вдруг начал чудиться голос. Он окликал ее по имени из-за плеча. Она неизменно с улыбкой оборачивалась, но никого не оказывалось рядом. Амрита пробовала его игнорировать, тогда голос становился настойчивее, неотвязно следовал за ней, как попрошайка, на все лады повторяя: «Ам-мрита, Ам-ри-та, Амри-та-та!» Он начал позволять себе больше – вклинивался в ее разговор с людьми, спеша сообщить гадости о ее собеседнике. Ей приходилось прятать глаза, а иногда и улыбку, бывало, что замечания оказывались очень точными.

Все связывали ее нервозность с беременностью, с приближающимися родами. Она хотела рассказать Ашеру о странном голосе, уже собралась, но почему-то не смогла произнести ни слова. Вдруг это показалось пустяком, таким пустяком, о котором и упоминать не стоит.

– У него нет души, – сообщил Ашер, не отнимая ладони от ее высокого округлого живота. – Конечно, бывает, что у детей душа появляется при рождении или еще позже – в первую неделю жизни, но, вероятнее всего, это лилу. Хотя он очень похож на человека. Редкий экземпляр.

– Он? Это мальчик? – уточнила она, стараясь забыть то, что он назвал их ребенка «экземпляром».

– Мальчик, – хмуро подтвердил Ашер. Его беспокоило то, что он, Страж, не может как следует разглядеть нерожденного ребенка.

Но Амрита обрадовалась:

– Мальчик! Как мы его назовем?

– Детям имена в Доме присваивает дон Гильяно. Но не лилу. Эти остаются безымянными. – И добавил, видя возмущение на лице Амриты: – Давать имя лилу – плохой тон. Ты же первая обидишься, когда он перестанет на него откликаться.

Но она, втайне от мужа, придумала несколько имен и по ночам перебирала их в уме, как жемчужины на нитке.

Но однажды голос перестал играть в прятки, зазвучал в полную силу и уже не скрывал, что он идет из живота Амриты:

– Он не рад мне. Для него я – один из многих. Спроси, сколько у него детей? За все прошлые жизни и за эту?

Амрите не приходило в голову, что у Ашера есть дети. Но отмахнуться от таинственного голоса было невозможно. В его словах был смысл.

– Ты не рад, что у нас будет ребенок?

Ашер смерил ее взглядом, прикидывая, насколько опасно для него это заявление, и сдержанно ответил:

– Рад. Но разве деторождение – не самая естественная вещь на свете?

Нет, она не желала спускаться на землю, и ей не было дела до миллионов рожавших женщин. Для нее это было впервые, и она не хотела признавать заурядность предстоящего события: