Александра Груздева - Демоны Дома Огня [litres]

На втором, зыбком, этаже мира уже просыпался рассвет.

Жила-была в Доме Гильяно принцесса, которая ненавидела зеркала. Не потому, что была безобразна, напротив, красотой своей она превосходила многих. Но каждый раз, отражаясь в зеркале, ощущала, что оно старит ее. Эту истину, кроме нее, не знал никто.

И однажды принцесса повелела, чтобы в Доме были уничтожены все зеркала. Лишь про одно старое зеркало, хранившееся в подвале, все забыли. Оно стояло там, накрытое серой от пыли столетий простыней.

Принцесса жила долго и счастливо, оставаясь молодой и красивой. Но как-то раз спустилась в подвал и, потянув за кончик простыни, встретилась со своим отражением. Тотчас же она увидела множество лиц, которые могли бы быть у нее. И не было среди них ни одного, похожего на ее собственное, потому что она уже потеряла свое лицо – то, с которым спустилась сюда. Принцесса испугалась, что сейчас к ней приклеится чужое обличье и будет оно уродливо.

Ни один из ликов, проносящихся в зеркале, как маски, ей не нравился. Но она знала, если просидеть перед зеркалом достаточно долго, то череда некрасивых лиц закончится – и хоть один раз да мелькнет ее прежнее, пленявшее всех утонченными чертами. Тогда можно остановить бег изображений в зеркале, забрать из зазеркалья свое лицо – и надеть его, как маскарадную маску.

Сколько прошло времени, она не знала. В подвале время текло по-другому. И вот, наконец, принцессе показалось, что в глубинах зеркала мелькнуло что-то, похожее на ее прежнее отражение. Раз, второй. Она решительно протянула руки – и взяла его из зеркала, приложила к своему лицу.

Но вот принцесса вышла из подвала на свет. Согбенная старуха с морщинистым лицом и крючковатым носом, с белой паклей волос вместо шелковистых кудрей. Зеркало вернуло себе то время, которое принцесса так тщательно от него берегла.

Ты в Бронзовом дворце. Его держат тысяча шестьсот колонн. В нем тысяча комнат. И все они пусты. Пусты уже тысячу лет. Но для тебя они полны до краев. Полны твоими страхами, твоими видениями, тенями твоего прошлого, отблесками настоящего и зарницами будущего. В них твои надежды и мечты. Несбывшиеся сны. В них твои сыновья и дочери: рожденные, умершие и так и не появившиеся на свет. В них годы твоей жизни. Прожитые и непрожитые. В них пути, которые ты не прошел. Огни, которые ты потерял. Женщины, которых ты не любил. И мужчины, которых ты не встречал. По комнатам бродят безобразные карлики. Уродцы с раздутой шеей, люди-трости со слоновьими головами, хищные ястребы с человеческими языками, кошки с детскими молочно-голубыми глазами.

Каждая комната полнится ужасом. Но ты всегда можешь выйти из одной – и попасть в другую. А чтобы страх не повредил твой мозг, запомни: иди вперед – прямо посередине одной комнаты – к той, куда стремишься. Если боишься, что ужаса тебе не вытерпеть дольше, отступи, сделай шаг назад, в комнату, которая позади тебя. И тогда ты спасешься, вынырнешь из ледяных объятий смерти. На мгновение. Но и мгновения достаточно, чтобы отдышаться и вновь собрать силы и разум для новой битвы.

Будь пустым. Будь пустым, как пусты тысяча комнат. Будь тысячекратно пустым. И тогда страхи и демоны будут проходить сквозь тебя, как сквозь раскрытые двери Бронзового дворца. Они будут течь рекой, проходить маршем, карнавалом, но не причинят тебе вреда, не позовут за собой, как не причиняют вреда стенам дворца. Бронзовый дворец безучастен к тому, что в нем творится, лишь твое присутствие делает его обитаемым. Перестань быть собой. Стань пустым дворцом. Только так ты сможешь из него выйти.

Все мы – розы. Мы бледнеем и вянем, если нас не срезают в расцвете лет. Мы еще свежи, но уже умираем. Каждый из нас тронут тлением. Наши поступки, наши скверные мысли – червоточины на хрупких лепестках. Мы красивы, но мы недолговечны.

Великий Садовник оберегает нас, укрывает в морозы, поливает в засуху, и он же срезает нас – безжалостно, ножом, изогнутым, как серп луны. Мы не успеваем даже вскрикнуть от боли. Еще какое-то время мы живем, угасая, пока стоим в вазе на его столе. Мы все еще красуемся, терпим боль, изнывая от наслаждения. Нас взяли в Дом! И на родной Сад нынче мы смотрим с террасы Великого Садовника. Мы узнали, что не весь мир – Сад, но за знание должны расплатиться смертью.

Когда мы умираем в Саду, наша плоть осыпается к подножию куста, корни впитывают наши соки, чтобы мы вновь устремились по стеблям вверх, взлетели к солнцу, распахивая новые бутоны. Мы расцветаем вновь. В Саду мы знаем смерть, но знаем и то, что за ней следует вечная жизнь.

Великий Садовник лишил нас вечной жизни. Мы осыплемся лепестками на стол, скукожимся. Мы выдохнем в последний раз, и в наших глазах наступит смерть. Она велика, она застилает собой горизонт. И Великий Садовник могучей дланью сомнет свой дар.

Раздетые, мы будем лежать на мраморных столах, бледные, без кровинки, помертвевшие от страха. Великий Садовник омоет наши раны – и мы отправимся в путь по реке забвения, покачиваясь на волнах и забывая о том, кем мы были. И даже если мы снова проснемся розами в том же Саду, уже не вспомним прошлые жизни, для нас все повторится вновь, и боль будет столь же сильна, и тайна столь же могущественна…

Иов 41: 25–26.

Ламе́ – парча с шитьем металлическими нитями по основе, изготовленной обычно из синтетических или искусственных волокон.

Из Алмазной сутры.

Бытие 28: 12.

Второзаконие 28:16-19.