Александра Груздева - Демоны Дома Огня [litres]

– Еще.

– Твои пальцы такие сильные… Они будто проникают под кожу, а там становятся крючьями и рвут меня изнутри. А когда ты входишь в меня, от боли и ужаса я теряю сознание.

– Все?

На месте памяти о проведенных ночах чернел провал. Будто каждый день заканчивался часов в одиннадцать вечера, а дальше начиналось неизведанное нечто, обрывавшееся с рассветом.

– Это все, что я помню.

Ашер сел на кровать, и Ада инстинктивно отпрянула от него. Потом взяла себя в руки, села ровно. Но уже ничего нельзя было исправить. Он видел ее реакцию.

– Итак, я садист, а ты моя жертва? – Ему, похоже, доставляло удовольствие выговаривать эти противные слова. – Классический сценарий. Думал, нас обоих все устраивает.

– Меня устраивает, – пробормотала Ада. Она чувствовала, что откровенный разговор с Ашером не доведет до добра. Он выкинет такое, что она обязательно окажется в проигрыше. Почему? Потому что Ашер, как казино, всегда выигрывает.

– А что с другими мужчинами? С ними тебе было так же плохо, как и со мной?

Не нужно было долго думать, чтобы ответить:

– Мне всегда было неприятно. Больно, словно изнутри тебя тянут раскаленными щипцами. Впрочем, терпимо. С ними я притворялась. Но ты прав, тебе лгать я не могу.

С ним поддельная маска страсти никогда не оскверняла ее лицо. Спасибо темноте, вязкой, как битум.

– Наверное, я должен быть польщен, – язвительно ухмыльнулся Ашер. – Ты понимаешь, что мне нет смысла щадить тебя?

Она кивнула. Чего еще ждать? Она заводная обезьянка в его руках. Ашер продолжал:

– Веришь, что я говорю тебе только правду, а если не могу это сделать, то молчу?

Она кивнула еще раз. Да, так он всегда и поступает. Но чаще молчит. Видимо, правда настолько ужасна…

– Обычно я едва касаюсь тебя.

Ада ослышалась? Не так поняла? Не может быть, чтобы это было правдой. Ей не могло почудиться. И синяки…

– Иногда я могу быть жестоким. На это у меня свои причины. И так было раз или два. В основном все довольно скучно. Мне просто нужен секс. Я не считаю возможным злоупотреблять беззащитностью женщины, за которую я плачу. Считай – отвечаю.

– Почему тогда так больно?

– Ты мне скажи.

– А той женщины, которой ты сжег руку на свечке, ты тоже едва касался? – ехидно спросила она.

Он нахмурился, припоминая. Ада решила помочь ему:

– Она была на приеме у князя. Тощая блондинка в золотом ламе.

Ашер еще больше помрачнел:

– У нас с ней были другие отношения. Ты ничего о ней не знаешь.

– Она сказала мне: «Только не влюбляйся – будет еще больнее». Она осмелилась влюбиться в тебя? Нарушила спокойствие твоей крепости? Какое ужасное преступление она совершила, что ты выжег ей знак на руке, запрещая даже вскрикнуть от боли?

– Это чужая история. Зачем тебе тревожить ее?

– Потому что мне кажется, что история повторяется.

– Все не так, как тебе может показаться.

– А как же синяки и царапины на моем теле?

– Память тела глубже, чем память разума, – повторил он ее же недавнюю мысль вслух. Взгляд его буравил пространство. Как волны, вдаль уходили стены. Он смотрел сквозь время и видел прошлое. Приложил руку к груди, будто хотел унять биение сердца. Ада заметила, что на шее Ашера в распахнутом вороте рубашки серебрится цепочка. Наверное, он снимал ее каждый раз, прежде чем лечь с Адой в постель. – Я родом из Дома, который пробуждает душу. И эта способность переходит на всех, кто родился под его крышей. Поэтому людям очень непросто со мной. Они попадают в ловушку своих иллюзий. Ты боишься. Твой страх настолько силен, что проступает изнутри, оставляет следы на твоей коже. Не я заставляю тебя страдать, а ты сама ненавидишь себя за что-то. Я бы даже сказал, за что именно ты себя ненавидишь и чего боишься, но мое зрение – давно помутневший кристалл.

Ада перебирала складки на простыне. Она опустила голову и боялась поднять ее. Лучше бы Ашер молчал. Каждое его слово звучало похоронным колоколом для надежды, что когда-нибудь ей удастся избавиться от прошлого. Ада думала, что забудет свой личный ад. Надеялась, что боль пройдет. Обида притупится. Ведь даже зубы хищника стачиваются со временем. За давностью лет дело будет закрыто, рана в сердце затянется. И тело забудет. Но нет, тело, оказывается, помнит.

И она заговорила быстро-быстро, перескакивая с одной детали на другую. Выплескивала то, что копилось в ней годами. Ведь она никому не могла рассказать. Запрещала себе думать. Обрывала малейшие нити воспоминаний.

…За окнами мело белым-бело, снег хрустел под ногами, как квашеная капуста на зубах. На узкой стежке, протоптанной десятками торопливых, спешащих на остановку ног, среди сугробов стоял, загораживая дорогу, Димка, будто поджидал Аду.

– Мне было тринадцать. А ему шестнадцать. И он был такой… Взрослый, красивый, талантливый. Ты можешь смеяться, но я влюбилась в него. – Ада не уловила ни намека на насмешливую или сочувственную улыбку – Ашер внимательно слушал. – Я понимала, что никто для него, пустое место, детдомовская девчонка. Он из вежливости говорит со мной. Но я ничего не могла с собой поделать. Запоминала каждую его шутку, каждый жест. До сих пор помню, как он морщил нос перед тем, как рассмеяться. Или то, что у него на правой щеке была ямочка, как звездочка.

Тогда на тропинке Димка первый заговорил с ней. Он всегда заговаривал первым, для него не составляло труда сказать «привет», отпустить пару шуток. Веселые облачка пара из ртов поднимались вверх, смешивались и исчезали в молочном, затянутом суровыми облаками небе. Сначала Ада не чувствовала холода. Было даже горячо, словно волны жара прокатывали по телу.

– Я писала его имя во всех тетрадках. Не спала ночами, воображая, как мы гуляем вместе. Мысленно разговаривала с ним часами. Это напоминало наваждение. И я была так счастлива. Глупое, детское, первое в жизни счастье. Как кусок пирога, который никто не съест, не уведет тайком из-под носа. Только твой кусок пирога. Специально для тебя.

Рассказывая, Ада пыталась унять горячечную лавину слов. Умоляла себя замолчать. В виске стучал молоточек: «Это Ашер, он тебя не пожалеет, не поймет. Ему не интересно. Никому не интересно твое нытье. Ты выглядишь жалкой. Кроме страха ты получишь еще и унижение. Тебе же будет противно вспоминать о своей слабости. Заткнись, бога ради. Замолчи».

Но она слишком долго молчала и теперь не могла остановиться:

– Мы долго разговаривали и смеялись. И ему не надо было никуда бежать, он никуда не спешил. – Чем дольше Ада стояла на одном месте, в снегу, тем сильнее морозец покалывал пальцы в ботинках. Руки в варежках она давно спрятала в карманы пальто, но холод достал их и в карманах. Ветер студил, вымораживал нутро даже через толстый драп пальто и ватную подкладку. – И тогда он предложил спуститься в подвал одного дома. Там у него с друзьями был тайный штаб. – Ада судорожно вздохнула. Лопатки дрогнули, как крохотные крылья. Она рассказывала, уставившись на простыни широко раскрытыми сухими от напряжения глазами. Ни разу не взглянула на Ашера. Можно было подумать, что он вовсе и не сидит рядом, а она говорит сама с собой. – И я пошла.