Александра Груздева - Демоны Дома Огня [litres]

Груша лампочки под низким потолком. Запах плесени и теплой гнили. Пара ободранных кресел и неродной им диван с выпяченной пружиной. Два деревянных ящика вместо стола. Газеты на полу – свежий слой, а под ним затоптанные вдрызг, до грязной каши, страницы городских новостей недельной давности. И Димкины друзья – трое парней. Один щуплый, похожий на цыпленка-переростка. Другой – большеголовый, с крутым лбом и расплющенным носом. И третий – высоченный малый, который задел головой лампочку и чуть не продырявил потолок, стоило ему резко подняться.

От труб теплотрассы несло жаром, и Димка помог ей снять пальто, вверх за помпон дернул шапку. Аду усадили в кресло, окружили со всех сторон, уговаривая выпить водки. Она слабо сопротивлялась:

– Я не пью.

– Конечно, не пьешь, потому что никто не наливает. Но за знакомство нужно выпить, – убеждал ее третий. Граненый стакан полностью прятался в его клешне.

Димка подмигивал ей – ничего не бойся. И она чувствовала: бояться нечего. Даже гордилась – он представил ее своим друзьям. Значит, он ее не стесняется. Считает равной.

Коса под шапкой ослабла, и Ада распустила волосы. За шутками-прибаутками Длинный вдруг протянул руку и убрал прядь волос ей за ухо, чтобы не загораживала лицо. Он сделал это так, будто она была его девушкой, будто он имел право ее касаться. Ада съежилась, ощутила, как тянет по ногам холод от неплотно прикрытой двери. Она встала, чтобы уйти, но две пары рук усадили ее обратно. Ее уже не уговаривали, не смешили. Теребили одежду, хватали за руки, щипали за щеки. Надеялись, что она согласится по-хорошему. Детдомовская девочка… Что ей терять?

– Держи ей руки! Руки держи! Царапается, черт!

– Ноги, ноги придави!

На шее Длинного болтался внушительный крест на цепочке, который он носил на удачу и целовал перед каждой игрой в баскетбол. Крест задевал Аду по лицу, бил по зажмуренным глазам, по стиснутым губам. А когда Длинный с недовольной гримасой сползал с нее, цепочка вдруг коснулась истерзанного соска. И немыслимое, невозможное возбуждение вдруг вспыхнуло внизу живота. Тело – главный предатель. В тот момент Ада бесповоротно возненавидела свое тело. К ней подступился Большеголовый:

– Ого! Да у нее тут прям курорт.

– Гадина, – разозлился Длинный и прибавил ругательство, – а мне давать не хотела.

Она уступила, сил не осталось сопротивляться. Думала, быстрее отстанут. Но, получив в руки беззащитную игрушку, они еще больше распалились. Пытка длилась и длилась. Но на этом бы все и закончилось, парни насытились бы и отстали. Если бы хилый кузнечик вдруг с размаху не ударил ее по лицу, рассек губу, тонкой струйкой по подбородку побежала кровь.

– Чтоб молчала, сука! – взвизгнул он. – Она ведь сдаст нас! Сдаст! – испуганно взвизгнул он.

– Не истери, как баба, – прикрикнул на него Длинный. – Ты никому не расскажешь? – спросил он Аду с обманчивой вкрадчивостью. Она затрясла головой. Она готова была пообещать все что угодно, лишь бы выбраться из подвала.

Но Длинный не поверил на слово. Удар в живот. Еще один в голову. По спине. Она упала на пол. Ее топтали. Они не помнили себя, как хищники, бегущие на запах крови. Их раззадоривала легкость, с которой ломалось человеческое тело. И бросили ее на трубах теплотрассы, без тени сознания.

Их было четверо, а она – одна.

Ашер смотрел на нее и думал, что Ада похожа на человека, который признается в тяжком преступлении. Она считала себя виноватой. Не потерпевшей – преступницей.

Избитое, окровавленное тело, левая сторона – сплошной ожог. После реанимации, капельниц, швов с Ады начала слезать кожа, вся, клочками и длинными полосами. На ее месте появилась другая, новорожденная: белая и тонкая. Новая кожа казалась настолько прозрачной, будто вот-вот через нее можно будет увидеть грозди сосудов, а вены проступали четко, как синие реки.

С тех пор по ночам ей снился один и тот же сон. Она сидела перед мутным зеркалом в старинной тяжелой раме. Тщательно всматривалась в глубины стекла, там мелькали лица, и она ждала, когда появится ее прежнее лицо. Но его не было. Оно показывалось разрушенным, сплюснутым, обожженным – и никогда прежним. Тогда Ада взялась за кропотливую работу, она отбирала возникающие в зеркальных глубинах похожие брови, глаза, губы, щеки, брала их прямо из зыбкого зазеркалья и прикладывала к своему лицу. Наклеивала, как кусочки мозаики.

Медсестры прозвали Аду «царевной-лягушкой». К ней водили студентов-медиков, смотреть на чудо.

– Ты легко отделалась. Могла бы и забеременеть от кого-нибудь из четверых. То-то был бы номер, – говорил, похохатывая, добряк-врач, будто смаковал неприличную шутку. – Скажи спасибо, что вернули тебя с того света, – почти потребовал он, лучась оптимизмом.

– Спасибо, – прошептала Ада бесцветными губами.

Психолог, молоденькая девушка в белом халате, с внешностью ангела и алыми когтями дикого зверя, назидательно произнесла:

– У женщины после изнасилования… А в твоем случае – после тяжелого изнасилования – остается страх перед мужчиной. Перед любым мужчиной. Женщина боится на уровне подсознания. Изменить это невозможно. Разве что с помощью глубокого гипноза. Но с этим можно научиться жить. Для такой девушки, как ты, это даже неплохо, будешь осторожнее.

– Меня никто не пожалел. Ни врачи, ни медсестры, ни следователь. Все лишь удивлялись, что я выжила. И все считали, что я сама виновата. Конечно, я дрянная, вот меня и позвали в подвал. – Она старалась не плакать, слезы перед Ашером – последняя капля. Но несколько слезинок скатились по щекам. Она лишь надеялась, что Ашер их не заметил. – Но я решила, что не буду бояться. Не стану прятаться и бегать от каждой тени. С мужчинами было противно, но не страшно. Они сами частенько трусят. Но с тобой… – Голос ее сорвался. – С тобой тот кошмар словно повторяется. И я думала, что если останусь, если смогу себя преодолеть, то страх отступит раз и навсегда. С меня снимут проклятие.

Она подняла голову, смело взглянула на Ашера. Чего теперь стыдиться? Она вытрясла карты из рукава. Среди них не оказалось тузов, так, разноциферная акробатическая шушера. Ашер сосредоточенно что-то обдумывал, его пальцы скользили по цепочке на шее. Ада заметила на ней женское кольцо с бриллиантом. Она умела безошибочно определять на глаз огранку любого камня, хоть и не знала, откуда у нее такие способности. С потайного дна памяти всплывали «розы», «принцессы», «радианты», «изумруды». Очищались от песка забвения «кушон» и «фландерс», блистали новорожденными гранями «люцер», «юбилей». Присмотрелась – бриллиант огранки «ашер». Даже не удивилась совпадению, подумала: кольцо матери или жены. Но никто не носит кольца живых на цепочке, значит, ее уже нет.