Вадим Филатов - Этика небытия. Жизнь без смысла: самая печальная философия

По поводу «наших» и «не наших» мыслей. Существуют разные способы описания реальности. Скажем, есть физика микромира и физика макромира. Ньютоновскую физику никто не отменял, хотя описанные ею законы неприменимы к физике микромира. То же самое и с геометрией. Нас всегда учили, что две параллельные линии никогда не сойдутся, но потом какие-то странные учёные стали говорить об искривлении пространства и утверждать, что рано или поздно эти линии пересекутся. Теперь попробуем обратиться к религии. Иисус про Иуду сказал следующее: «Лучше бы было такому человеку не родиться…», а в другом месте он произносит слова: «Сын Человеческий идёт по предначертанному пути…» Нужен ли был во всей этой драме Иуда? Конечно! Не было бы Иуды, был бы человек с другим именем. Тогда – парадоксальным образом – получается, что Иуда выполнил очень важную миссию в деле искупления рода человеческого. Почему же лучше было бы ему не рождаться вовсе? В чём его вина, если Сын Человеческий идёт по предначертанному пути? Обратите внимание, что очень многое и в религии, и вообще в жизни, построено на противоречиях, которые оказываются таковыми при определённом рассмотрении. А ведь можно рассмотреть и иначе. Стол твёрдый или нет? Предмет притягивается к земле? Безусловно. Но если мы послушаем теоретиков физики элементарных частиц, то, скорее всего, почувствуем, что слегка сходим с ума. То же самое можно сказать о «наших» и «не наших» мыслях. Они, конечно, не наши. И они, конечно, наши. Поставим вопрос по-другому: солнце всходит или земля вращается вокруг него? Как бы вы ответили на этот вопрос? Можно ответить так: «А какая разница?» Смотрите: мы не имеем ни малейшего контроля над мыслями, однако эта информация никак не влияет на наше ощущение, что эти мысли всё-таки наши. Давайте пойдём чуть дальше, к философии небытия. Куда ни обратись – небытие повсюду. Но мы живем так, будто его нет. Разве не так? Мы в бытии и небытии одновременно. Только небытие прорывается сквозь пелену «реальности» какими-то вспышками, ненадолго заставляя нас почувствовать его всесозидающую и всесокрушающую мощь. А потом опять – бытие, бытие, бытие… Так бытие, всё-таки, или небытие? Возвращаясь к «нашим» и «не нашим» мыслям, можно сказать следующее: источник наших мыслей и поступков лежит вне зоны нашего понимания и контроля, вне какого-то бы ни было уразумения, но субъективно мы воспринимаем все акты нашего мышления, чувствования и действования как свои собственные. Нужно ли большее? Если нам скажут: «Солнышко взошло!», станем ли мы спорить: «Нет, это земля совершила своё движение!»?

Что касается воли, то можно, пожалуй, согласиться с Пелевиным: воля – это интерпретация, а свобода воли – это интерпретация интерпретации. К словосочетанию «свобода воли» часто прибавляется слово «проблема». Из этого вытекает, что вопрос остается дискуссионным. Сиоран считал, что если бы эта проблема была решена, философии незачем было бы существовать. А известный нейрофизиолог Дик Свааб говорит прямо: «Согласно нейрофизиологии свободы воли не существует» [69, с. 72]. Потому что были эксперименты не только Либета, но, спустя двадцать лет после его опытов, этим – в более усовершенствованном виде – занимались немецкие ученые. Но философы склонны спорить с нейрофизиологами (не все, конечно) и находить свои интерпретации. Главная идея состоит в том, что эксперименты Либета и немецких ученых затрагивают так называемые желания первого порядка – наши непосредственные желания, желания о чем-то конкретном. А вот желания второго порядка – это наши опосредованные желания, которые можно назвать желаниями о желаниях. И вот здесь начинается интересное: человек рассказывает, что на протяжении пятнадцати лет он курил (это желание первого порядка), но всё время хотел бросить курить (это желание второго порядка). Свобода действий, по его мнению, связана с желаниями первого порядка – именно это фиксировали Либет и немецкие ученые. Свобода воли – с желаниями второго порядка. В итоге, говорит курильщик, он пережил момент свободного воления, когда, наконец, бросил курить. Здесь интересно обратить внимание на то, что всё время, в течение пятнадцати лет (!) человек хотел бросить курить. Невольно возникает вопрос: если он имеет свободу воли, то почему он не сделал это пятью годами раньше? Годом раньше? Почему пришлось ждать целых пятнадцать лет для того, чтобы пережить акт свободного воления? Ведь все эти годы он хотел избавиться от пагубной привычки. Ответ такой: потому что никакой свободы воли у него нет и не было. Просто это случайно произошло в определенный день и час. Далее. Когда у Дика Свааба спросили: если у меня возникла мысль сделать нечто, а я решу не делать этого, он ответил: «Эксперименты показали, что если вы хотите остановить действие, вы осознаете это решение чуть позже, чем оно возникло в вашем сознании. Свободы действия или бездействия с точки зрения процессов работы мозга нет». [69, с. 73]

Отсюда следует: если мы, по сути, являемся биороботами, то не можем нести никакой нравственной ответственности за «свои» поступки. Что касается правовой ответственности, то акцент должен быть сделан не на наказание, поскольку, при отсутствии свободы воли, абсолютно все преступления совершаются нечаянно. Здесь необходимо сосредоточиться на оценке рисков повторного преступления.

Людей, совершивших тяжкие преступления, лучше, на всякий случай, закрывать в тюрьмах или в психиатрических лечебницах, но их моральное осуждение утрачивает своё значение. Так, один из совершивших нападение на семью в 2007 году сам в детстве много раз подвергался изнасилованиям, но обществу было на это глубоко плевать. А второй, мучаясь угрызениями совести, пытался повеситься в камере. В контексте теории отсутствия свободы воли его нравственные мучения были глупыми и беспочвенными. Ему следовало объяснить, что преступление совершил не он, а случайная игра нейронов мозга, которой сознание никак не могло противостоять.

По мнению Дика Свааба, большинство психопатов – не в тюрьме, а в топ-менеджменте международных корпораций и банков; среди политиков. Они никогда не чувствуют вины, легко разрушают, легко воруют.

Маньяк же замыкается в своём абсолютном одиночестве, поэтому он презирает «реальность» и стремится её уничтожить. Или он абсолютно одинок в силу своего презрения к реальности и непохожести ни на кого? В любом случае, закономерным итогом самовольного суда, который маньяк вершит над окружающими и миром есть его собственное уничтожение. В этом смысле, убивая других, он постепенно уничтожает сам себя, а вместе с собой – своё негативное представление о «существовании». Почему многие, наряду с эмоциональным, часто доходящим до истерики, неприятием маниакального поведения, проявляют к серийным убийствам, а также их омерзительным подробностям ярко выраженный интерес? Не является ли этот интерес выражением нашего собственного презрения к «реальности», или его можно рассматривать как следствие непонимания большинством поведенческих реакций демонического субъекта, обладающего сверхценной идеей? В любом случае, маньяк (и не только серийный убийца, но и кровавый диктатор) отличается от обывателя тем, что идёт в осуществлении безумного сценария своей мании до последних пределов. При этом его бывает крайне сложно обнаружить, до тех пор, пока он сам, устав убивать, не начинает явно или неосознанно способствовать своей поимке. Это связано с тем, что перевёрнутая логика уничтожения не поддаётся расшифровке с позиций обыденного сознания, живущего по законам несуществующего «правильного» мира. Или наоборот – перевёрнутый мир не в состоянии объяснить безумную последовательность логики абсолютного одиночества и уничтожения.