Андрей Ильенков - Повесть, которая сама себя описывает

Итак, Олег возопил про харэ, нанюхались и ударил Стиву по башке. Стива от неожиданности даже удивился. Даже до такой степени, что только и смог, вытаращив глаза, спросить:

— Ты че хоть?!

Олег, медленно краснея и бледнея во взаимнообратных направлениях и тем самым становясь похожим на более нормального человека, ответил и более человеческим голосом:

— Да ниче! Ты тоже того, думай головой!

— Кого думать?

При этом оба встали с сидений. Кирилл тоже подскочил, хлопнул в ладоши и, сорвав берет, воскликнул:

— Бейтесь, братцы, бейтесь! Бейтесь осторожно!

Стива и Олег переглянулись. Олег глубоко вздохнул и полушепотом объяснил:

— Кого думать? Да того! Слушают же все. Кто ж такие вещи в трамваях говорит?

Стива пожал плечами, тяжело вздохнул от мысли, что какой же больной на всю голову его товарищ, и сел на место через проход. Олег с Кирюшей тоже сели.

Кирюша сел, но молчать не стал и немедленно поддержал Олега Кашина:

— Да, Стива, это как-то опять не по-комсомольски. Просто уши вянут. В этой стране такие вещи нельзя рассказывать.

Олег, наклонившись к нему, досадливо вполголоса возразил:

— Да при чем тут страна? Просто в трамвае нельзя, могут подслушивать.

Кирюша опять же немедленно поддержал товарища, громко подтвердив его тихие слова:

— Да-да, и очень просто! Мы же ж таки умные люди! В этой стране в трамвае непременно подслушивают. А знаешь как, Олежек? Вон видишь на потолке динамик? А там еще и микрофончик маленький вмонтирован! Вот водитель объявит остановку, а потом переходит на прием. Кнопочку нажал — и все Стивины слова уже на магнитофон записывает!

Кашин поднял голову. На потолке действительно был круглый громкоговоритель, затянутый матерчатой сеткой. Кашину такая мысль прежде никогда не приходила. А теперь пришла. В принципе, ничего невозможного в этом нет. Технически очень просто. А сколько трамваев, сколько разговоров! А где-нибудь в засекреченном подземелье сидят сотрудники в наушниках и все прослушивают.

Кирюша же продолжал. И, подлец этакий, в полный голос продолжал чепуху свою вредоносную:

— Но особенно внимательно он не Стивины слова записывает, а твои! Стива-то что уж такого сказал, если глубоко задуматься? Ну подумаешь, двух женщин отымел! Он же их не насиловал, они сами пришли. А ты вот тут диссидентствуешь, позволяешь себе вслух выражать всякие подозрения, недоверие всякое собственное. Нам все это внушаешь! Секретарь комитета комсомола! Не странно ли с твоей стороны? Странно, если не сказать большего! Как ты думаешь, Стива, а он не японский ли шпион?

Стива оглядел напряженного Кашина с ног до головы и, утвердительно поморщившись, кивнул головой:

— Он-то? Всяко японский! Японский городовой.

— Да-да! Бывший японский городовой, а теперь шпион! Да я вам, уважаемый, более того скажу: он фетюк, просто фетюк!

Кашин, кажется пришедший в себя, посмотрел на обоих и сказал:

— Так! А вы знаете кто оба? Ты — безродный космополит, а ты — деградировавшая асоциальная личность с явными признаками вырождения! А у меня, между прочим, безупречное пролетарское происхождение.

— Так-таки и безупречное? — ядовито усмехнулся Кирюша. — Мамаша ваша, во-первых, хоть и на заводе, но не рабочая, а служащая, а это две большие разницы! Наши же мамочки тоже служащие, и батюшка Стивин тоже из рабочих, а мой покойный папочка вообще был красным командиром. Так что происхождение у нас, может, и почище будет! А во-вторых…

Но Кирюша напрасно юродствовал. Олег, что, впрочем, и неудивительно, оказался абсолютно прав: их разговор действительно подслушивали.

Некто старичок в красной шапке, сидевший спереди, обернулся, подмигнул сквозь ужасные очки в роговой оправе, в которых его глаза казались какими-то фарами и даже не влезали в габарит линз, и, обдавая друзей густым водочно-луково-табачным перегаром, сказал:

— Происхождение, пацаны, теперь ничего не значит, это вам не восемнадцатый год! Сейчас главная сила в плавках.

Когда он заговорил, стали видны множественные его железные зубы, и отчасти даже ржавые.

Друзья переглянулись и зафыркали.

— Напрасно смеетесь! Я вам точно говорю.

Кашин попытался уладить возможный конфликт:

— Да нет, мы не смеемся…

— Да нет, вы смеетесь! А вы не смейтесь, уж я вам точно говорю.

— А ты что, дед, сталевар? — довольно бесцеремонно перебил Стива.

— Я? — удивился незнакомец и, подумав, ответил: — А что? Пожалуй, что и сталевар. Сталевар! Бывший! Уж мы эту сталь варили, варили… Я ФЗО кончал! А теперь уж тридцать три года на пенсии уже. Но я не про те плавки, а про настоящие, которые трусы. Но только не трусы, а плавки!

Здесь друзья уже не фыркали, а заржали, как кони.

— Почему же не трусы, а именно плавки? — удалось сквозь смех спросить Стиве. Ему сегодня везло на сумасшедших. Интересно, это что, в трамваях всегда так? Ну у них и населеньице!

Мудрый бывший сталевар поднял палец вверх и ответил:

— Плавки — потому что плавать! Загорать, купаться, на буере кататься! Не заплывать за буйки, играть в волейбол на пляже и возле пляжа! С девушками гулять в плавках. Они увидят, какая сила в плавках, им и захочется! Выбирай, какая поблатнее, — и вот и все! Покроешь, она тебе родит, поженитесь, а у ней папа — секретарь обкома! Вот вам и вся сила в плавках, а ты говоришь — происхождение.

Во время этой речи ребята продолжали, что называется, покатываться со смеху, а, впрочем, кое-кто и призадумался. Кирюша же хотя и покатывался, но с явным оттенком отвращения. Стива же, услышав про папу — секретаря обкома, презрительно фыркнул и сказал:

— Щас! А папа — секретарь обкома тебе таких навешает, что мало не покажется, и жаловаться некуда пойти. Поженитесь, ага, да, конечно! Спустит с лестницы — и это в лучшем случае. В худшем — получишь срок по сто семнадцатой статье, вот и вся твоя сила в плавках.

Кашин, услышав такое суждение, с беспокойством взглянул на незнакомца, но оный незнакомец только обрадовался этим словам:

— Да, навешает, а ты как думал?! Обязательно навешает! А моя сила все равно в плавках! Смотря какие плавки! А у меня специальные плавки, лечебные, из прорезиненного медикамента. Их надо носить ровно год. Никогда не снимать!!! И тогда всегда будет пыр стоять. А ровно через год, и ни минутой позже, их надо снять. И никогда больше не надевать…

После этого три товарища поняли, что мудрость бывшего сталевара носит мнимый характер. Здесь уже никому не удалось издать ни звука, кроме смеха. Однако и здесь Стива первым совладал с собой и выдавил из себя вопрос:

— А год-то не ссать, да?

Мнимый мудрый бывший сталевар еще больше обрадовался. Он даже облизнулся от удовольствия и, поглаживая себя по животу, сказал: