Ян Ленчо - Соло для оркестра

Двое мальчишек сыпали в бочонок известь, один из них помочился туда, и вверх взвилось облачко белой пыли.

Воздух над землею дрожал.

Отец окликнул ребят хриплым голосом.

Мальчишки были очень похожи, оба круглоголовые, с большими выпученными глазами. Ребята не сразу поняли, что их зовут, но потом подбежали к отцу, и все вместе они потащили балку к сараю у соседнего забора.

Потом Дуда ушел в сарай, а из-за кучи песка вылезла голенькая девчушка. У нее, как и у всех, были черные курчавые волосы и большие рыбьи глаза. Она уставилась на Эмиля, и глаза ее вспыхнули изумлением.

Не выпуская из рук какой-то брусочек, она медленно, сантиметр за сантиметром, подползала к Эмилю.

Ее влажные ноги и животик облепили песчинки.

Дудова обернулась и окинула Эмиля долгим, изучающим взглядом, узнала и поняла, что он пришел к ним.

Тогда она воткнула лопату в песок и направилась к нему, но остановилась и крикнула мужу:

— Имро!..

После второго ее оклика дверь сарая распахнулась от удара ногой, на пороге появился Дуда с пилой в руке и непонимающе перевел взгляд с жены на Эмиля и снова на жену. По лицу его пробежала тень.

Жена подошла к нему и что-то быстро-быстро зашептала.

Он поднял голову, хмурое лицо прояснилось, на нем, как и на лице жены, просыпалась надежда, продираясь сквозь густые черные заросли, закрывавшие лицо до самых глаз и ушей.

— Здесь, значит, вы строитесь, — сказал Эмиль и снова оглядел дом, вклинившийся между крайними усадьбами деревни.

Цыганка приходила к нему три дня назад, он разговаривал по телефону, торопился куда-то и сделал нетерпеливый знак рукой.

Дудова стояла у стола в мятом пестром выходном платье с блестящими пуговками. Глядя на него, она закусывала губы, пересохшие и растрескавшиеся. Темные волосы, стянутые на затылке, глубоко посаженные глаза, широкий лоб. Цыганка была немолода — лицо морщинистое, дряблые груди.

— Ну, что произошло? — проговорил он с раздражением.

Она сказала, что они с мужем купили участок, а их не принимают в деревне.

Они обращались в районный национальный комитет и в канцелярию президента писали, откуда уже получили ответ — что они, само собой, могут поселиться в деревне.

Эмиль поинтересовался, что на это сказал Буц.

— Если, мол, товарищу президенту хочется, пускай бы и позвал вас к себе в Град, а в деревню мы вас все равно не пустим.

Эмиль в недоумении уставился на Дудову.

— Буц?

Она криво усмехнулась и извергла поток проклятий.

— Буц? Быть того не может, — пробормотал он. — Брехня это или, скорей всего, недоразумение.

На лице ее появилось напряженное, жесткое выражение, она завертела головой.

— Не брехня.

Он закурил и предложил ей.

Дудова взяла сигарету нерешительно, но курила жадно, затягиваясь и выпуская дым через нос.

— Чем занимается ваш муж? — спросил Эмиль.

— Работает, копал тут, на нефтепроводе, а после попал на станцию, где перекачивают.

Ни черта не понимаю… В чем же дело, если Буц…

Эмиль взглянул на часы.

— Ладно. Это так срочно?

— Дом уже стоит.

— Стоит? — почти выкрикнул он. — Чего ж тогда?..

— Строить дом цыгану можно, пожалуйста… — проговорила она и снова разволновалась. Голос у нее был глубокий, но резкий.

— Ну ладно, — прервал он ее и, поднявшись, посмотрел на часы. — Сейчас у меня совещание, но при случае я загляну в Матейовице.

Она продолжала стоять и молчала.

Такие слова, видимо, слыхала не раз и не верит мне, подумал Эмиль.

Судорожно напрягшись, она пыталась превозмочь свою беспомощность.

Губы у нее дрожали, взгляд прожигал. Загнанный собаками одинокий истерзанный зверь, которому больше некуда податься.

— Я загляну к вам, — повторил он.

И вот он осматривал дом.

Кирпичное строение с кухней, три комнаты, кладовка. Крыша из этернита. Дуда готовил уже доски для пола. За домом двор, место для огорода.

Дом как дом. Мало разве таких цыганских домов в Залужицах? Или, скажем, в Каменце? Не маленькие, низкие хибары с красным, зеленым либо синим орнаментом по беленому фасаду, какие десятками стоят за околицами деревень. А пятистенок… Такой дом мог построить себе, скажем, Буц. Да. Либо он сам и жил бы в нем с Павлиной, маленькой Павлинкой и Петром.

— Я понимала, что легко у нас не получится, — сказала она.

Он представлял себе, с какими чувствами показывает она ему свой дом. Еще бы? Она проводит тут дни и ночи, наверняка уже и плиту топит, убирается, готовит еду, развешивает белье, поливает ящики с цветами. А Дуда как ездил — так и будет ездить на работу велосипедом. Или же на автобусе…

Эмиль еще раз оглядел двор — доски, разбросанный инструмент, бочонок. Тут же, тараща глаза, стояли мальчишки — с брызгами извести на волосах, на медной коже.

Эмиль вытер лоб.

Вечером, ложась спать, подумал Эмиль, она наверняка уже видит под окном клумбу, покрытую росой, слышит повизгиванье поросенка в хлеву, меканье козы. Конечно, у них будет и хлев, и коза.

— А хлев где сделаете?

— Какой хлев? — Дуда поднял брови.

Эмилю очень хотелось услышать от кого-нибудь из них: «Будет у нас и хлев, и коза…»

В детстве, когда эта четвероногая бестия допекала мать во время дойки, мать, осердясь, кричала на козу: «Ах ты, каналья проклятая, ух, погоди, сейчас получишь по морде!»

— Хлев для козы, — повторил он.

— Да пропади она пропадом, коза. Не знаем еще, что с нами самими будет, — огрызнулась Дудова.

Дуда залез в карман, затем стал вертеть самокрутку. Ладони у него были ободранные и отекшие. Махорка просыпалась, бумага липла к пальцам.

— Никто против нас не может ничего сказать, дом у нас как полагается.

Эмиль кивнул.

— Когда переселяетесь?

Жена посмотрела на мужа.

— Да он уже ночует здесь. Утром до работы часа два-три делает что-нибудь, поскорее чтоб кончить.

Дуда наморщил лоб.

— Только и жду, что нас отсюда в шею выгонят, — сказал он. — Вот. Хочу знать, как с нами. — Он помолчал. — Против нас что-то задумали. Прямо нутром чую, у меня на это дело нюх. Они хотят нам устроить что-то. Дожидаются поры, не спешат, как вроде слива зреет.

— Закон на вашей стороне, — успокоил его Эмиль. — Думаю, все образуется.

— Закон? — проворчал Дуда. — Плевали тут на закон.

Не успел Эмиль и рта раскрыть, затараторила его жена:

— Отпихивают нас все кому не лень. А нам ничего не надо, только жить тут в своем доме. — Она схватила Эмиля за руку. — Цыганская слобода относится к деревне, мы тут у себя дома, а деревенские хотят, чтоб мы там сгнили, — она махнула в сторону юга за речку, где до самого горизонта ничего, кроме ровного поля, не было видно. — Шагу ступить не можем.

— Я же сказал, что разберусь. — Он запустил пятерню в волосы, — Загляну и в слободку.