Ян Ленчо - Соло для оркестра

В первом классе мы сначала рисовали лужайку. Я знаю: цветок должен быть такой же большой, как лужайка, потому что он только один и лужайка только одна. Но лужайка разноцветная, а цветок — весь одинакового цвета. И я рисовала только лужайки да цветы. А дети — уже и глаза, и нос. Вот наша учительница Ковачикова — у нее на указательном пальце было кольцо — и говорит:

— Анча, пора уж тебе рисовать и нос, и глаза!

Но я сказала:

— Нет, цветы и лужайки лучше. Я буду рисовать свое, а вы рисуйте свое.

Я и дома так: всегда делаю свое, а мамочка свое. Я не варю суп, а собираю коробки, моей мамочке никогда не придет в голову собирать коробки, а мне — варить взаправдашний суп, а не понарошку, из грязи. Так мы всегда и делаем: я свое, мамочка свое. Но другие дети уже научились рисовать разные разности, а я все цветы да лужайки, цветы да лужайки и только иногда воду. И дети надо мной смеялись:

— Фу, зеленая и синяя!

Я понимала, что это и правда чуточку ФУ. Но рисовала свое. И зеленый карандаш у меня еще в первом классе весь ИЗРИСОВАЛСЯ на эти самые лужайки.

А во втором классе у нас учительница злючка. Не то, что Ковачикова. Папекова. Как треснет прутиком по столу — весь класс под партами! Прутики ей носит Владо Гучала. Он живет рядом с ивняком, и учительница каждый раз велит ему срезать прутик и принести, представляешь?

Вчера Папекова пришла злющая-презлющая — уж не знаю отчего — и говорит:

— Кто сделает красивый рисунок цветными карандашами, получит акварельные краски.

А мне так хотелось рисовать акварельными красками!

Начала я с воды. Зеленым. Ну вот, нарисуем водичку… И водичка потекла! Еще и ботинок в ней плавал, только никто его не разглядел. Бета, которая сидит сзади, посмотрела — и давай смеяться. Но я-то знаю, что в воде плавает ботинок, я сама видела такой старый башмак, когда мы с мамочкой ходили на кладбище. Он плавал в луже. Я его здесь и нарисовала. Разве я виновата, что Бета этот башмак не видела? Не виновата! Потом я стала рисовать травку. Да только не знала, где кончается травка, а где начинается небо.

А когда я уже принялась за небо, ВДРУГ Владо Гучала как высморкается. Нашей Папековой, если кто высморкается, сразу становится плохо. Такая она чудна́я. Ей и стало плохо.

Она как треснет прутиком по столу, прутик сломался, и весь класс испуганно притих. А кто в то время рисовал, кто во всю старался, у тех сломались карандаши. Нас таких было семеро, понимаешь? Кто во всю старался. И все — самые плохие ученики. Потому что остальные уже заканчивали рисунки, а мы хотели их догнать.

Я тоже старалась. И у меня тоже сломался карандаш, как раз зеленый, самый нужный. А я не умею точить карандаши. Попросить учительницу я боялась. А кого еще? Кто поможет? Попробовать, что ли, самой? Но ведь у меня даже ножика нету, мамочка не хочет его давать. Купила мне точилку. Только я не умею определить, когда карандаш отточен и его пора вынимать. Кручу-кручу, пока грифель не сломается.

Сунула я свой зеленый карандаш в точилку. А он и так совсем малюсенький — сточился еще в первом классе, когда мы рисовали лужайки. Я тебе уже про них говорила? Ну вот. Точу себе и точу, а когда вынула — оказалось, я сунула его не тем концом. Ну, и второй конец тоже сломался. Снова сую карандаш в точилку, кручу еще раз, еще и еще, а когда доточила — у меня остался такой крошечный карандашик, что и в руке не удержать. Тут уж ничего красивого не нарисуешь! До самого звонка я и ЧЕРТОЧКИ не провела! Пришлось оставить на листе чистое место. И небо все-все белое, потому что я и небо тоже хотела раскрасить зеленым.

Училка велела подписать рисунки, но я и подписать хотела зеленым, а зеленого у меня не было, и я не подписала. Папекула увидела, собрала все рисунки и сказала, что акварельных красок мне не даст.

Я думала, она поймет, думала, она и сама хоть чуточку любит зеленый цвет и ей тоже будет жалко, что его там НЕ ХВАТАЕТ. И что зеленый карандаш у меня сломался! Думала — поймет, что он сломался из-за ее прутика. Из-за того самого прутика, который принес Владо Гучала. Ну, который высморкался!

Понимаешь? Владо высморкался, и прутик, который он срезал, сломался. Разве можно сморкаться, когда срезаешь такие прутики, которые ломаются? И разве можно срезать такие прутики, которые ломаются, когда высморкаешься, правда ведь?

Пришлось моей мамочке сходить к Папекуле. Они знакомы, моя мамочка тоже учительница, только никого не учит, потому что болеет. Мамочка и говорит Папекуле:

— Меланка, уж ты дай нашей Аничке акварельные краски, она так хочет рисовать акварельными.

Папекула глупая, ну и дала мне сегодня ПО БЛАТУ акварельные краски, понимаешь? А все дети удивлялись: нарисовала такой плохой рисунок, а акварельные краски все равно получила. И весь класс на меня разозлился.

А я подумала: вот возьму и докажу, что умею рисовать акварельными красками лучше всех! Но про себя решила — зеленой рисовать не буду, раз она ТАК меня подвела! Возьму синюю.

Только мамочка забыла меня предупредить, что синяя краска расплывается больше ВСЕХ-ВСЕХ других. Я взяла синюю, да еще Папекалка не дала нам ПОРЯДОЧНОЙ бумаги, а надергала листков из тетрадок для рисования. На таких листках — никто в классе этого не знал, но я-то знала! — краска жутко расплывается. Я знала, что на бумаге из тетрадок краска расплывается, да что толку, раз я не знала, что синяя расплывается больше всех! Мамочка забыла меня предупредить, понимаешь?

Дети рисовали красной, желтой и ВСЯКИМИ другими, и рисунки у них получались КРАСИВЫЕ, РАЗНОЦВЕТНЫЕ, а я взяла синюю, кисточку выбрала самую толстую, сказала себе, что начну не с травы, а с неба, и стала рисовать небо, небо, небо, и все мне казалось, что неба еще мало. И потому — когда подсохло, я снова принялась рисовать небо. Получилось небонебонебонебонебо, весь рисунок — сплошное небо! На траву уже ничуточки бумаги не осталось. Да только синяя краска расплывается, и весь рисунок у меня расплылся. Но я считаю — получилось очень даже хорошо, ведь и небо не бывает всюду одинаковое, где такое, а где такоеТАКОЕ, такоетакое и такоеТАКОЕ…

Иду я сдавать рисунок и думаю: наконец-то Папекалка увидит взаправдашнее небо!

Да, еще я не люблю букву «К». И решила ее выкинуть. Подписалась: Яворсая. Потому что — зачем оно, это «К», правда ведь? Она и так поймет, чей рисунок, раз я Аничка. Аничка в классе только одна. Подписалась: «Анна Яворсая» — и понесла.

Папекула сидела за столом и каждого хвалила, а я подумала: сейчас вы все увидите, когда я покажу ей свое небо, что это за красотища!

Пока я несла рисунок, всё прижимала его к себе — пусть никто не подглядывает!

Но когда приблизилась к учительскому столу, то держала его уже не перед собой, чтоб Папекула не подумала, будто я нарисовала стену, а над головой, чтобы сразу поняла — это небо!