Альфонз Беднар - Современная словацкая повесть

— Ты жил здесь, что ли? — спрашивает парень.

Франтишек кивает.

— А с этим орехом что будет? — показывает он на дерево.

— Как что? — Строитель удивленно смотрит на Франтишека. — Да ничего… Подъедет, подденет — и конец! — Он машет рукой в сторону бульдозера. — Как это его до сих пор не выворотили, ведь мешает.

— Слушай, не трогайте его, пусть живет. — Франтишек начинает операцию по спасению ореха. — Если сохраните, получите на бутылку вина…

— С ним поговори, он здесь старший. — Парень адресует Феро к бульдозеристу, а когда машина оказывается совсем близко, дает напарнику знак.

Бульдозерист понял, что от него хотят. Останавливается шагах в пяти от ореха, но мотор не выключает.

— В чем дело? — соскакивает он с гусеницы.

— Этому товарищу кое-что нужно. — Парень показывает на Франтишека.

— Ну, чем могу быть полезен? — спрашивает бульдозерист.

— Послушай, друг, сохрани этот орех. Не трогай его, пусть растет…

— Я должен здесь все обустроить как положено. Что мне потом начальство скажет, если дерево останется тут торчать?

— Посмотри, оно же никому не мешает. Здесь будет детский сад, дети выйдут играть на площадке, а для них уже тенечек есть, — пытается убедить его Франтишек.

— Ты знаешь, он жил здесь, — сообщает парень бульдозеристу.

— Ну, а с меня, понятно, причитается… — говорит Франтишек. — Попробуй разметить так, чтобы и сирень сохранить, а если не получится, то хотя бы этот орех, он очень медленно растет…

— Что же мне, по-твоему, танцевать теперь вокруг него? Мне платят за работу, а не за доброе сердце. — Бульдозерист поворачивается к коллеге: — Дай-ка закурить…

Франтишек предлагает ему сигарету:

— Хорошо, тогда я сейчас принесу две бутылки вина, согласен?

— В такую погоду от этой кислятины одна изжога, — ворчит бульдозерист, выпуская табачный дым.

— Его еще отец мой покойный сажал. — Франтишек скользит глазами по ветвям.

— Ладно, — великодушно соглашается бульдозерист. — Сбегай за бутылкой коньяка, а я постараюсь его не трогать. Буду здесь копаться, как на садовом участке…

— Жди! — оживляется Франтишек. — Через полчаса вернусь!

— Возьми грузинский или что-нибудь вроде этого, — кричит ему вслед бульдозерист.

Франтишек добегает до ограды порта и вдоль нее быстро выходит на набережную. Ему нужна улица, по которой он когда-то ходил в школу, та самая улица, которую мать когда-то называла господской… Сейчас она уже не кажется такой…

В магазине самообслуживания он минут пятнадцать простоял в очереди, ожидая свободную корзинку. Довольно долго ходил вдоль ряда с алкогольными напитками, пока не привлек внимание продавщицы…

— Что-нибудь желаете? — спросила она.

— Грузинский коньяк есть?

— Нет, только армянский за сто тридцать крон.

— Давайте армянский…

Он быстро вернулся назад, к своему ореху. Те двое поджидали его.

— Грузинский не достал, — говорит Франтишек, передавая бутылку бульдозеристу.

— Ничего, сойдет и этот… Выпьешь с нами? — Зубами он вытаскивает пластмассовую пробку и протягивает бутылку Франтишеку: — Давай, ты первый…

Все трое пьют из горлышка по очереди, затем наполовину пустая бутылка исчезает в кармане у бульдозериста. — После допьем, когда закончим работу, — подмигивает он напарнику и успокаивает Франтишека: — А ты не волнуйся. Пригляжу я за твоим деревом…

— Хм, ты-то проследишь, а что потом, когда тебя здесь не будет? — выражает сомнение Франтишек. — Что сделают другие? — Ему трудно поверить, что одной бутылки коньяка достаточно, чтобы сохранить орех для будущих поколений.

— Тут везде, — показывает рукой вокруг бульдозерист, — размечаю только я. До весны здесь точно проторчу, и если уж обещаю тебе проследить, то будь спокоен! — И, недовольный тем, что в нем сомневаются, добавляет: — Я же тебе слово дал!

Без малого через год, на исходе сухой осени, Франтишек вспомнил про обещание того парня, бульдозериста. И когда он вновь увидел орех, немного поврежденный — а такими всегда бывают ореховые деревья под осень, особенно если растут на открытом месте, что облегчает доступ к ним широкой общественности, — то подумал о том, что к слову бульдозериста отнесся тогда как к никчемному бахвальству добродушного хвастуна, готового за дармовую бутылку коньяка наобещать чего угодно, и понял, что все это время напрасно его недооценивал. Ведь этот человек — он даже имени его не знает, — возможно, даже присматривал за его орешком, желая сдержать данное слово!

Еще весной, когда буйно пошли в рост травы, а по зеленым лужайкам зажелтели первые одуванчики, как-то примчался к Франтишеку на Лягушачьи Луга Богуш и, задыхаясь, сообщил новость.

— Я не был там с осени, — начал он издалека, — и вот сегодня прихожу и вдруг вижу что-то зеленое… Представляешь, друг, ваш орех живой!

— Неужели живой? Вы же сами мне рассказывали, что там ни кустика…

— Не знаю, как оно получилось. Представляешь, он выжил!..

— Случайно, наверно, повезло ему, — улыбнулся Франтишек.

— Какая случайность! Это сама судьба!

— Может, и в самом деле судьба, — подумал вслух Франтишек.

— Орешек… Хоть что-то осталось… Когда я его увидел, у меня даже закололо вот тут. — Старик положил руку на грудь. — Даже дыхание перехватило. Представляешь, растет там как ни в чем не бывало, а ведь тогда осенью я его не видел, ей-богу не видел!

И снова осень. Не такая, как в прошлом году, а тихая, прогретая солнцем. Повсюду запах фруктов. Листву деревьев только слегка опалила желтизна, и кажется, что в этом году она не опадет. Орех хотя немного и поврежден, но покачивает своей еще густой кроной, подрагивают листочки под теплым южным ветром, шелестят под смех и крик детей.

Сегодня суббота, и микрорайон живет своей жизнью. Кажется, жизнь эта длится не несколько месяцев, а гораздо дольше. Пульс ее уже размерен. Те, кто недавно поселился здесь, ведут себя как старожилы, а подлинные старожилы чувствуют себя тут не совсем уверенно.

— Вы помните? Отец привез саженец от Антона, того самого, которому в порту раздробило ногу, — напомнил Франтишек Богушу.

— Так это его саженец, — удивился старик и, откинувшись на спинку скамейки, внимательно посмотрел на орех.

— Тогда было воскресенье, чудное бабье лето. — Франтишек потянул из клубка воспоминаний тоненькую ниточку, нежную, как паутинка.

— Везде было тихо, даже в порту, — сказал старик, прислушиваясь к шелесту листьев.

— А помните хризантемы?

— Помню, Ферко, как же не помнить…

И оба погружаются в атмосферу тех далеких дней. Им вспоминаются легкие, нежные паутинки бабьего лета, парящие над обширным Прагайовым садом, где их подхватывает воздушный поток, возносит к небу и увлекает куда-то над крышами портовых складов… А с южной, подветренной стороны сверкают белизной клумбы свежих хризантем, еще не тронутых колючим дыханием первых ночных заморозков.