Альфонз Беднар - Современная словацкая повесть

— Ничего мне не говори! — Швабек знает все.

— Кой-чего скажу, — не унимается Такач.

— Попробуй-ка мне что сказать! — чуть погодя протестует Швабек.

— Только вот одно тебе скажу! — настаивает Такач.

— Да не говори, — яростно мотает головой Швабек.

— Как говорится… — ввинчивает дотошный Такач.

— Заявляю: без разговоров! Чтоб ни-ни! — воюет Швабек.

— Ан я скажу! — бубнит свое Такач и небрежно поднимает стограммовую рюмку. Моравец тут как тут — он придерживает руку Такача и наливает. Такач кивает. Швабек ревниво ко всему приглядывается, слова Такача не дают ему покоя.

— А он что на это? — берет он верх и, поднеся палец к губам, останавливает раскураженного Такача, так как ему не терпится добавить: — Что на это он скажет?

— А ты чего не скажешь? — изумляется Такач.

— Скажи прямо, говорит она, — подытоживает разговор Швабек.

Такач задумывается, проворачивает в голове, что он сказал, что слышал и что скажет. Когда Моравец было решает, что Такач заснул, тот вытаращивает глаза, свешивается над столом и тяжелым языком заключает беседу:

— Или.

С этим соглашается и Швабек, он раз-другой кивает, но по-своему — вбок. Припав виском к стограммовой рюмке, надетой на большой палец, он вдумчиво оценивает, к чему они пришли.

Питейщик Моравец, уже дважды терявший нить разговора, таким заключением несколько обескуражен и потому решает лучше заняться подсчетом выпитого.

Такач внезапно, точно лунатик, поднимается, берет Швабекову палку и намечает ею направление. Направление ведет его прямо домой.

Постучав палкой в закрытую дверь, Такач плетется в огород, где и находит Такачову — она нарывает тряпочки и привязывает ими помидоры к кольям.

— У, хлобыстун! — кричит Такачова. — Да ты хоть повесься, веревку над тобой не обрежу, или ступай топись, не прыгну за тобой!

Такач вынужден сесть на землю.

— Дорогая пани супружница, на кой ляд стал бы я вешаться? — Он протягивает ей в подарок Швабекову палку.

Такачова оглядывает ее, стараясь определить, что это.

— Воротился я к тебе, к родному очагу, — описывает Такач ситуацию. — Копать уже не пойду, а включу-ка я себе телевизор, потому что там выбирают президента, — посвящает он ее в свои наиближайшие планы.

Такачова пытается оторвать еще одну полоску, на Такача — ноль внимания, губы сжаты.

Такач, сложив руки на палке, невинно наблюдает, какое он произвел впечатление.

— Дай ножик. — Такачовой, видно, надоело рвать.

Такач нашаривает в брюках ножик-рыбку и тяжелой рукой разрезает лоскут там, где указывает ему жена.

В столовой Йожка смотрит женский кубковый гандбол и вертит головой, когда на поле появляются девичьи ляжки. Строгая Гунишова пишет на телевидение длинное письмо, потому как считает, что внукам ее сильно вредит слишком яркое сияние звезды перед вечерней сказкой. Оба то и дело с досадой поглядывают друг на друга, ибо за телевизором и письмом промешкали то недолгое время, когда надо было призвать священника к угасавшему Димко. Их обоих угнетает тупое самоуспокоение, в какое они впали после неудачной попытки спасти Иогану Ендрейчакову.

Вихторичиха дважды входит в столовую, снует взад-вперед — только бы не забыть ей:

— Обещалась я Лоло, обещалась я Лоло…

Ищет Лоло — сказать ему, что обещала. Заметив, как Гунишова перевертывает седьмую страницу, вспоминает, что хотела что-то исправить… или пожаловаться?

У Гунишовой, довольной, что наконец разделалась с вредной звездой, Вихторичиха берет ручку и восьмую страницу, на которую у той уже не хватило неоспоримых доводов.

Вихторичиха садится к столу и мозолистой рукой выводит корявое обращение: «Пан Товарищ Президент!»

Тут она останавливается — не знает, что писать дальше, с минуту смотрит гандбол, а затем вдруг обнаруживает свое же письмо. Она разглядывает его — кто же ей подсунул такое? — потом берет его и спрашивает по всем двум комнатам:

— Кто потерял письмо?

Повстречав Каталин, спрашивает и у нее. У Каталин нет склероза, но видит она хуже.

— Я, — признается Каталин без колебаний.

— Однажды голову потеряешь, — добросердечно упреждает ее морщинистая Вихторичиха и с гордостью смотрит, как любопытная Каталин разбирает свалившееся на нее чудом письмо.

У церкви Иоланкины одноклассники потешаются над Патриком, племянником священника, — шли и вдруг видят: тот моет церковную лестницу. Патрик из Братиславы, играет на виолончели в пионерском оркестре и ходит в балет. А Иоланкины одноклассники ходят по деревне, слушают шлягеры по магнитофону «Тесла», курят и рассказывают друг другу, что видели у Иоланки вчера, что увидят сегодня и каким это будет в свете того, что показала Месарошова. Чудной Патрик привлекает их. Балет и виолончель — просто умора.

— Покажи чего-нибудь балетное, — усмехаются они.

— Когда вымою лестницу.

Моргающий Патрик драит рисовой щеткой затоптанный травертин 1823 года. Веки у Патрика дергаются — у него невроз, и он лечит его трехнедельным пребыванием в сельском приходе. До полудня он пишет диктанты и контрольные работы, чтобы не утратить школьных навыков, потом играет на виолончели и выделывает антраша, чтобы оставаться в форме. Нервы он поддерживает «Б-комплексом форте» — и глубоким дыханием на вечерней прогулке по приходскому саду. Святой отец время от времени задает ему мелкую физическую нагрузку и подходящим образом мотивирует ее. За лестницу Патрик получит литровую жестянку мелочи.

— Что за это получишь? — Иоланкин одноклассник с «Теслой» на плече щелчком отбрасывает окурок. Свободной рукой чешет жирные, до плеч, волосы.

— Литровку мелочи.

Патрик домывает пол, складывает в ведро шпахтель, веник, перчатку оленьей замши и стальную щетку для выщербок. Он отшибает с дороги маленький камешек, ловит тон и начинает напевать чье-то адажио.

— Балет, балет, — скандируют одноклассники, но Патрик не двигается.

— Ты что? Забыл?

— Выключите эту пошлую масскультуру, — просит Патрик, вздергивая над плечом подбородок; одноклассники выключают галдящую Сюзи Кватро.

Патрик в обтягивающих спортивных брюках кружится на асфальте — в собственном музыкальном сопровождении он демонстрирует изысканную хореографию, к сожалению, без партнерши.

— Клёво! — одобряют одноклассники, включают «шумафон» и угощают Патрика венгерской сигаретой «Fecske».

Патрик знает, что к чему.

— Спасибо, я выкурю ее позже, после ужина в самый раз получится. — Он вкладывает сигарету в сгиб позолоченного кошелька и одаривает одноклассников профессионально-одобряющей улыбкой.

— Ты уже видел голую бабу?

— Иногда перед выступлением у нас общая раздевалка. — Патрик поднимает ведро и с удовольствием оглядывает сияющие ступени.