Элизабет Говард - Смятение [litres]

– Разницы ведь на самом деле никакой, верно? Я говорю, все едино: обучаться тому, как убивать людей, и всякому такому.

– А чем бы тебе хотелось заняться уже после войны? – настаивал Хью.

– Не знаю. Солтер, мой приятель, собирается стать врачом, и я тоже, по-моему, вполне мог бы захотеть им стать. Если только он не откроет ресторан, это у него тоже на уме. Он очень интересуется едой, ее приготовлением и всяким таким. Еще он знает абсолютно все про Моцарта. Так что, может, напишет о нем книжку-другую. Он вообще чем угодно может заняться.

– Судя по твоим словам, он интересный.

– Он такой, но, думаю, тебе он не очень понравился бы. Он верит в социализм, а еще он жутко заикается, один раз у него приступ был, а Матрона подумала, что он притворяется, как она сама, и он мог бы умереть. – Помолчав, Саймон добавил: – Его в армию не призовут из-за них – приступов, я имею в виду, – но меня, конечно же, призовут, так что нет никакой пользы нам строить планы вместе. Только я все равно думаю, пап, могу ли позвать его побыть недельку у нас в Лондоне, потому как он живет в Дорсете, а ему много чего хочется сделать в Лондоне, скажем, на концерт сходить и прочее. Он не станет говорить о политике – он знает, что ты политически неразвит, но он это вполне понимает, потому что его семья тоже такая же. Он говорит, что это столько же связано с поколением, сколько и с классом.

Он тогда сказал, что Саймон, разумеется, может пригласить своего друга на сколько захочет. Его до того обрадовало, что у Саймона есть друг (прежде речь не заходила ни о ком) и что есть что-то, что сыну нужно, а он, Хью, мог бы ему дать, и – самое главное – что лед сломан, что он несколько дней ощущал легкость в общении с сыном. Однако после такой вспышки разговорчивости Саймон вернулся к тому, что вежливо отправлял в аут любую попытку Хью завести с ним разговор.

В отношениях с Уиллсом тоже не все было ладно, но по-иному. Он просто не виделся с ним: пара вечеров в неделю – не так-то много, и, хотя он всячески старался поиграть с ним на выходных, Уиллс все время больше тянулся к женщинам – к Эллен, разумеется, к Вилли с Рейчел и Полли, когда та приезжала. Бриг наводил на мальчика ужас: однажды он изобразил льва… и последствия оказались погибельными. Ему было уже почти шесть – маленький довольно избалованный тиран. В том возрасте, в каком сейчас Уиллс, и младше дети всегда были на попечении Сибил, его время наступало позже, когда им исполнялось по семь-восемь лет, хотя с самого начала у него сложились особые отношения с Полл. Вилли готова была для Уиллса в лепешку расшибиться. Именно она учила его читать, брала к себе, когда у Эллен были выходные дни, она стригла ему волосы, покупала или подшивала одежду. Вот только когда он думал о Вилли, то неизбежно переходил на Эдварда. Хью всегда смутно подозревал, что Эдвард, как он это для себя называл, ходит на сторону, однако размах и степень его связи с Дианой Макинтош ошарашили его, когда он прознал об этом, что, разумеется, постепенно и произошло. Он почти, как ему казалось, убедил Эдварда бросить ее ради Вилли, однако Эдвард отступился, а затем последовал страшный удар: у него от нее ребенок. После такого он не знал, что сказать брату. Ему нестерпимо было знать про Диану из-за признательности и любви, какие он питал к Вилли. Ей он никогда не рассказал бы, о чем знал, однако знать и не рассказать – такое вызывало в нем ощущение бесчестности в отношениях с ней, что выглядело низменной отплатой за ее доброту к его сыну. Он понимал: Вилли будет полностью опустошена, если узнает, – и не гарантировал, что Эдвард не окажется настолько беспечен, что его измена не обнаружится. Когда он пробовал поговорить об этом с Эдвардом, то напряжение доходило до того, что, он понимал, могло разрешиться лишь еще одной бесполезной ссорой: голубые глаза Эдварда стекленели мраморными шариками, голос его делался холоден, и, дрожа от гнева, он просил Хью не лезть не в свое дело. Раз-другой попытавшись образумить Эдварда с более или менее тем же результатом, он дальнейшие попытки прекратил, однако неразрешенная коллизия сказывалась на всем, что их связывало, делая невозможной былую легкость близости, какой ныне ему не хватало больше всего. Он даже подумывал порой: а не пришли бы они с Эдвардом к какому-нибудь более приемлемому соглашению по новому причалу, если бы их отношения вообще были бы получше.

Он ехал в контору, день едва начался, а его уже усталость давила. «Все мы устали, старина, – заметил ему вчера в клубе его приятель Бобби Бичэм. – Если Адольфу понадобится начать еще один блицкриг на Лондон, по-моему, положение могло бы стать по-настоящему запутанным. Средний человек уже натерпелся под завязку. Все вокруг мрачно или ужасно. Слишком уж долго все это тянется. Нам «второй фронт» нужен тютелька в тютельку так же, как и русским. Прикончить гадов начисто, пока силы остались, вот что я скажу». Потом он пригласил Хью заглянуть с ним в «Мешок гвоздей» [45] «Мешок гвоздей» – частный клуб-ресторан с живой музыкой, особо облюбованный для встреч музыкантами. : «Вреда не будет побыть немного в женской компании. Отвлечься мысленно от всяких дел». Но он не пошел. Дело не в каких-либо моральных обязательствах, говорил он себе, просто нет у него ни малейшего желания укладываться в постель невесть с кем, какой бы она ни была привлекательной. Ему крайне легко было представить себя самого, лишенного всякого возбуждения, кого какая-то девчушка втягивает в разговор о нем самом. Даже фраза «моя жена умерла» способна распахнуть шлюзы и заставить его захлебнуться отвращением к себе. Ничто не заставит его говорить о Сибил с совершенно чужим человеком.

– Дорогая, если ты хочешь сказать, что хочешь, чтобы Тельма тоже поехала, то я это вполне понимаю.

– Нет-нет, я не это имела в виду. – От мысли такой на нее ужасом пахнуло. – Я только хотела сказать, что время слегка неудобное, потому как я обещала свозить ее на несколько дней в Стратфорд, и она устроила так, чтобы ее отпуск совпал с моим.

– Беда в том, что на следующей неделе я не могу, потому как у Эллен выходной и мне на самом деле понадобится быть дома.

– Да я понимаю . Просто жаль, что ты не смогла сказать об этом пораньше. – Потом, не дожидаясь, пока Рейчел примется объяснять, почему она не смогла, Сид выговорила: – Я уверена, Тельма сможет как-то изменить время своего отпуска. Я поговорю с ней.

– Да, поговори, только имей в виду, что я отлично пойму, если она не сможет, и тогда мы могли бы поехать все втроем, что, возможно, было бы проще всего.

«Ну, нет, не было бы, – подумала Сид, вешая трубку. – Никак не было бы».

Тельма с Рейчел уже встречались, но то было почти год назад, когда все обстояло весьма по-другому, когда Тельма была всего лишь протеже, располагавшая всем необходимым для получения места: молодая, без гроша, без друзей и вполне талантлива. В Ковентри она приехала в надежде попасть в Академию (скрипка и фортепиано как второй инструмент), но эту мысль пришлось отставить, когда ее вдова-мать погибла во время сильного воздушного налета на город. Дом с террасами, в котором они жили, был обращен в кучу щебня. Квартира была съемной, а небольшая пенсия, позволявшая ее матери и выживать, и дочери помогать, погибла вместе с ней. Состояние зрения не позволяло ей быть призванной, а единственную иную возможность прожить давали только нудные работы в домах. Вскоре после их знакомства с Сид станция скорой помощи устраивала концерт, и Сид спросила, не сможет ли Тельма аккомпанировать ей на фортепиано. Тогда-то и выяснилось, что у Тельмы не было доступа к инструменту, и Сид предложила ей ключи от дома, чтобы девушка могла поупражняться. Начать с того, что Тельма скрупулезно приходила только тогда, когда Сид была на дежурстве, оказалась она добросовестна и в другом. Первое, что увидела Сид, вернувшись домой, – это чистая гостиная, поднос с посудой от вчерашнего ужина убран, пыль всюду вытерта, даже запачканное стекло двери в садик позади дома отчищено, а еще (и это тронуло ее больше всего) букетик довольно заплесневелых астр, срезанных в садике, стоял в вазе на каминной полке. Когда на следующий день Сид, встретив Тельму в столовой, поблагодарила ее, та воскликнула: «О! А я потом боялась, что вы недовольны будете… подумаете, что это нагло с моей стороны, – и залилась краской. – Просто я не знала, как мне отблагодарить вас», – выговорила она наконец. Когда начались репетиции концерта, для Тельмы уже стало обыкновением уделять внимание разного рода домашним мелочам: она отчистила старую газовую плиту так, что горелки зажигались как следует, не пожалела сил и терпения, чтобы удалить из коврочистки пучки волос, так что та вновь стала пригодна для чистки ковров, достала прокладку для крана горячей воды в ванной, и тот перестал подтекать, а еще заявила, что очень любит гладить. А ведь приятно, убедилась Сид, когда что-то для тебя делают люди, кто не только убеждает, что им работа нравится , но еще и преисполнены признательности, что им ее позволяют делать. «До чего ж славно попасть в настоящий дом, – не уставала повторять Тельма. – И я еще никогда не притрагивалась к фортепиано и вполовину такому хорошему, как это».