Наталья Галкина - Корабль и другие истории

Первоянварский снег
василеостровских церквей
и синих ящиков почтовых.
Конверты первого дня.
Первого дня года!
Первого дня века!
Первого дня второго тысячелетия!
и третьего тоже! }Виват!

Все пишут!
Грузинский (праведник…) проводник
пишет письма
Хаммаршельду, Хрущеву, Фиделю Кастро, Мао Цзэ Дуну, Брежневу,
Никсону, Рейгану, Черненко и внуку Дато.
Проводник знает, как достичь мира и безопасности,
и всем безвозмездно высылает проект всеобщего процветания
или всемирного расцвета.
Проводнику отвечают!

Жорж пишет Агате, а Агата Жоржу.
Это, впрочем, неудивительно.
Гамлету все время строчит безграмотные послания Офелия.
Ему не до нее.

Советские писатели обмениваются открытыми письмами
в запечатанных конвертах.
Читатели пишут в газеты.
Например, Петрова интересуется,
когда перестанут издавать Иванóва
и издадут Ивáнова.
А Сидорову волнуют проблемы
колготок, валокордина и Карамзина.

Агамемнон
навалял поздравительную открытку Алле Пугачевой.
Ответа не получил.
Зато получил ответ Бенедиктов от Бердникова
и переслал оный Баркову.

Почтовый бум настал!
И продолжает нарастать как снежный ком!
Позволь и мне бросить в тебя святочным снежком!

Что, в сущности, остается написать автору
в качестве адресата?

Оду почтмейстеру!
Похвалу почтальону!
Похвальное слово почте!
Балладу о голубе почтовом по имени Арно! }Виват!

Ибо именно письма —
конвертируемая валюта счастья.

Почерк, распластывающийся в полет,
которого правило не берет,
которому прописи — мука,
в бумаге линованной он как в тюрьме —
«…пиши поперек!» — не к тебе ли и мне
сей императив обращен в тишине,
в которой ни стука, ни грюка?
Почерк как прочерк в графе графологий, —
то обостренный в обрыв, то пологий, —
без аналогий.
Косо и криво — быстрее, быстрей! —
нить лабиринтова вьется (не оборвется?) вязью
чернильной.
Жизнь обострилась настолько, что боли острей;
почерк как отпечаток — пальцев? судьбы? — оттиск руки
со стороны тыльной.
Я различаю твои состояния так,
как различает слои археолог:
по начертаниям букв и по тому, как падает восклицательный знак,
как скашиваются тире, ведя свой ночной волок.
Так за пишущую машинку! скрывать и скрыть
все механизмы срывов и состояний!
только другое слово летит во всю прыть
из-под литеры с увеличением расстояний
между рукой и бумагой. И во всю дрожь
и во все тепло или лед ладонного поля
письма писать в ничто и отвечать — на что ж? —
видно была дана невольная воля.
Без обращений, но… без обращений! — ну…
все-таки был искус и обращаться.
Ибо ко всем — это и ни к кому.
Стало быть, к одному? к себе, может статься.
Беря начало из тьмы на белизне бумаг остается след.
Исследователь (преследователь…), следопыт, бредущий
по кромке!
Вначале был почерк, выбивающийся из смет,
взметающий над собой невидимый свей поземки.

Здравствуйте, дорогая! Раб Ваш Вам пишет,
Руки Ваши целует, бредит, докучный.
Как хорошо шептать — никто не услышит.
Только конверт и Вы и коралл сургучный.
Только ведь и не мне Року так сдаться,
Видеть я Вас хочу, видеть твой почерк.
Частное у меня лицо, может статься,
Но уж зато мое (зачеркнуто, прочерк).
Но в сей полночный час сладив с молвою,
Мир, как подарок, спит в черной коробке.
Я ведь и не прошу: кивни головою;
Только взгляни, блесни (вымарано, скобки).
Высоколоба ты и так черноброва,
Так тебя на руках и унес как тать бы;
Только бы не променять Божьего слова
На разноцветный шум белого платья.
В этом краю, где нет ни одной тайны,
Где бытие само вздорно и спорно,
Взор твой как отсвет звезд неба Украйны,
Святок ли? Рождества? (угол оборван).
(Вымарано пять строк или поболе)
И не дадут ответа (пропуск) спроси я.
Но и в руках судьбы, в камере боли,
Весь я твой, ангел мой, Анастасия!

Милый Н.! Милостивый государь! Свет мой заочный!
Ваше письмо мне доставил почтарь нынче порой полуночной.
Удивлена я и так смущена, мне неспокойно.
Что и ответит смиренна жена мужу достойну?
Нет, я в супруги, ей-ей, не набьюсь, даже для слога:
Вас побоюсь как я с детства боюсь Господа Бога.
Белое платье придется сменить, взор притуманить,
дерзость свою я готова винить в нашем романе.
Я Вам желаю спокойных трудов, буден безбурных,
дней безупречных, вишневых садов, далей лазурных.
Я Вам желаю любови земной, смирной и ясной.
Я Вас прошу, не следите за мной, если Вы властны
над (неразборчиво) сном роковым, коим Россия
(вырван клочок) и Отечества дым.

— Анастасия —

Ангел мой, дорогая моя Настенька!
Я ли покой нарушил твой? мне ли не можется?
Тень от ночных бьющих часов легла на стену,
тень от стола и моя тень на полу кукожатся.
Ты прости, серденько, ясочка, что пишу на ты,
что обращаюсь по имени опустив отчество;
но то не я пишу — душа, уставшая от маяты,
но то не я тревожу тебя — мое одиночество.
А ведь душа, моя душенька, словно дитя, сколько ей лет?
а одиночество мое меня раньше старится.
И ты прости меня, мой вечерний свет,
вот я пишу тебе, а за спиной смерть моя скалится.
Вся наша жизнь — врата незнамо куда;
с радостию вбежав, с горечью выползти.
Да вот и я как все уйду без следа.
Стоило плакать, родиться, расти и вырасти.
Что бы могло согреть? слезинку одну
мне бы на грудь — ожечь нежностью с холода…
Мне недостало любви, живу, лямку тяну,
смолоду — темно, горько, немолодо.
Словно ничье дите плачу в полночной тьме
и простираю руки в пространства полые.
Ты уж прости меня, я в миру точно вор в тюрьме,
и к ногам склоняю твоим повинную голову.
Дорогая моя! не отринь меня, не отринь,
не гневись на меня, голубонько, и без упрека
обрати на мою полночную пустынную стынь
полуденное свое прелестное око.