Александр Семёнов - Редкие девушки Крыма

– Студенты сегодня были, – сообщил я и, кажется, стал потихоньку засыпать. Комната задрожала, искривилась, стены оказались составлены из виноградных поддонов; постепенно они растаяли, передо мной замерцали огни железной дороги, поезда на большой узловой станции побежали сквозь туман в разные стороны, как ящерицы… Обычный мой сон в то время. Очнулся, когда вернулись Таня с Мариной, и, по заказу Светы Шульц, спел «Как фотография цветка, как яркий свет для мотылька». Гитара была знакомая – та самая, на которой когда-то играл Игорь Маринченко. Сегодня Марина приносила её на ранчо.

– Такой день, будто в книге побывали, – сказала Таня по пути домой. – Правда?

– Интересно, в какой?

– Паустовский, «Романтики».

– Даже не знаю такой, – сказал я. – «Мещёрская сторона», «Кот Ворюга», «Резиновая лодка» – читал, это нет.

– Это ранняя. Первый роман, который он напечатал. У нас его семь томов, «Романтики» там в самом начале. Юг, странствия, такое впечатление огромной свежести. Потом Москва, снова юг, наши места. Потом война, Первая мировая. Но мы были в первой главе. Я тебе принесу, если хочешь, завтра.

– Давай, спасибо.

– Чем-то похоже на Грина, вот, я поняла.

– Грина очень люблю. У нас есть двухтомник, я почти весь прочитал.

– «Алые паруса»?

– Самое первое, лет в восемь. Помню, страшно удивился, когда Грэй сказал: «миллиардер подарит писцу виллу, опереточную певицу и сейф…» Как можно подарить певицу? Она ведь человек. Как можно подарить человека?..

Таня рассмеялась:

– Да, детское непосредственное восприятие…

– И меня поразило, как маленький Грэй замазывал краской гвозди на распятии. Думаю, что за картина, где из рук торчат гвозди и течёт кровь? У нас такой нет, я и не видел такой никогда… А когда был постарше, не мог понять Лонгрена, Ассолиного папашу. У него жена нищенствует одна во всей деревне. Все нормально живут, она побирается по соседям. Может, думаю, он больше денег заначивал, чем оставлял на хозяйство? Или моряк – такая невыгодная профессия?..

– После революции писал её? – спросила Таня. – Может быть, сработал стереотип: бедный – значит, хороший?

– Может быть. Но ведь Грэй богатенький и всё равно хороший?..

– Хоть и дарит опереточных певиц, – закончила Таня. – Наверное, дело в том, что он потомственно богатый, ему не приходилось трястись над каждой копейкой.

– Но больше всего меня потряс в этом двухтомнике «Возвращённый ад», – сказал я. – Я даже перестал на время читать Грина. Надо как-то успокоиться, если удастся.

– А что в нём такого?

– Я тебе завтра принесу. И «Смену», я помню.

– Спасибо, Саня. Ну всё, мы пришли. До завтра.

И быстро коснулась губами моей щеки.

На кухне у нас две гостьи с пятого этажа, Светлана с дочкой Машей, пили вместе с мамой чай, закусывая домашним «наполеоном». Это была удача для меня: некогда разглядывать. Переодевшись и наскоро умывшись, я зашёл поздороваться, и мама спросила, откуда такой загар, но осталась вполне удовлетворена ответом о физкультуре на свежем воздухе.

– А как уроки? – спросила она.

– На ранчо сделал, – ответил я, – долго, что ли?

– Опять пропадал с дружками, – объяснила она соседке. – Ты завтра, пожалуйста, не исчезай так надолго, а то мусор не вынесен, хлеба нет.

Я кивнул: не исчезну.

– А мы вам больше не будем мешать разговорами, – сказала своим красивым грудным голосом Света, сидевшая за столом в умопомрачительной белой кофточке с кружевным воротником, против солнца несомненно прозрачной, и цыганистой юбке.

– Да вы и не мешаете совсем, – ответил я без тени смущения, хотя ещё несколько дней назад от такой дерзости покраснел бы весь, даже не высказав её вслух, а только подумав.

– Всё равно, обмываем наш телефон. Наконец-то поставили, а то был один смех, телефонист без телефона.

– А теперь? – спросил я.

– Теперь старший телефонист! – сообщила Маша.

Я подсел к столу, ещё раз поужинал, выпил чаю с тортом, потом взрослые стали обсуждать вязание кружев, а Машу, чтобы не скучала, доверили мне. В моей комнате бойкая первоклассница тут же пустилась рассказывать о Ваське, которому она нравится, а он ей нет, потому что в детстве, то есть в садике, подстраивал пакости и ябедничал. Я показал ей фотографии нашей компании, сделанные Таней, – Маша, разглядывая их, всё равно болтала о Ваське, затем перескочила на Артёма, который тоже чем-то отличился. Я поинтересовался, что они сейчас проходят, что читают, – Маша махнула рукой, мол, ерунду какую-то спрашиваешь, и продолжала об Артёме, да так темпераментно, с жестами, с драматической мимикой. В другой раз я бы улыбнулся, но сейчас уж больно хотелось спать, а ведь надо ещё вымыться как следует и постирать зелёную рубашку…

Услышав из комнаты родителей звонок телефона, я вышел и поднял трубку:

– Да, слушаю.

– Здравствуйте. Позовите, пожалуйста, Сашу, – прозвучал знакомый голос.

– Тань, это я. Не узнала?

– Были подозрения, но решила на всякий случай спросить. Ты ещё не спишь?

– Не сплю, а батя только через неделю вернётся из морей. Сейчас затащу телефон к себе, минутку.

И, принеся телефон на длинном шнуре в свою комнату, закрыл дверь, поставил аппарат на диван, сел рядом на пол и сказал:

– Готово.

– Слушай, я, оказывается, так вымоталась! – произнесла Таня вполне бодро. – Когда шла, было нормально, а сейчас закрою глаза, перед ними виноград, виноград, чёрный, зелёный… До самого горизонта.

– У меня то же самое, – ответил я.

– Хорошо, мне оставили мороженое, съела стаканчик и ожила. Я хотела рассказать одно место из книги, но не была уверена, что точно помню. Сейчас прочитаю, ладно?

– Давай.

– Слушай. «Я сказал, что меня с давних пор тревожит мысль о гибели европейской культуры. Прекратится творчество. Не о чем будет писать, никто не сможет сказать новое и весомое слово. Погаснут фонари, опустеют дороги, стёкла в домах будут лопаться от стужи, и только страх за свою, теперь уже никчемную, жизнь будет владеть лучшими умами…» И вот ещё: «Умирают не только люди, но и народы и всё человечество. Это – биологический закон. Человечество может дряхлеть, терять молодость, впадать в младенчество, у него перестанет свёртываться кровь. Я не могу себе сейчас представить те чудовищные формы, в которые выльется это умирание, но мне кажется, что скоро человечество свихнётся. Легенды о кончине мира родились именно тогда, когда гибли великие культуры Эллады, Рима, чудесные статуи и медно звенящие стихи». Как тебе это кажется? Согласен?

– Не знаю… – Что-то смутно беспокоило меня в этих словах, что-то было не так. – А кто это говорит?

– Герой, от имени которого идёт повествование. От первого лица.