Стюарт О’Нэн - К западу от заката

— Простите, девочки, — сказала Джиневра, — но он занят!

Дамы засмеялись. Скотт и Джиневра расстались так же, как встретились — улыбаясь и обмениваясь любезностями.

— Была очень рада тебя увидеть! Следующую встречу не будем откладывать на двадцать лет.

Целуя Джиневру в щеку, Скотт слегка сжал ее руку, и они разошлись.

«Какая женщина!» — восхищенно подумал Скотт, оставшись один. Растерянный, погруженный в мысли, он решил еще немного посидеть в баре. Раньше он надеялся, что встреча избавит его от призраков прошлого, и вот она была перед ним, из плоти и крови. Скотт хотел заказать еще выпить, но подумал о Шейле. Хоть она и делала вид, что ей дела нет до Джиневры, она непременно спросит, как прошел обед, и тогда он должен быть трезв. Скотт нехотя, с ненавистью раба, поплелся обратно на студию и провел остаток дня, колдуя над сценой, которую искромсал Парамор, а когда рабочий день был окончен, почувствовал, что заслужил похвалу.

Весь вечер он ждал звонка Шейлы. Часы над плитой отсчитывали время. В четверть двенадцатого Скотт позвонил сам, подождал немного на случай, если она только вошла в дом, потом аккуратно опустил трубку на рычаг и погасил свет.

Он снова позвонил утром, и она снова не ответила; впрочем, ничего необычного в этом не было. На студии, прежде чем подняться в здание, Скотт остановился у газетного киоска пробежать глазами колонку Шейлы.

Среди сплетен о том, кого взяли на новые роли, и официальных новостей студии был и слух о Дике Пауэлле и Джун Эллисон [76] Дик Пауэлл (1904–1963) — один из самых ярких актеров 30–40-х годов, режиссер, продюсер, певец. Муж актрисы, певицы и танцовщицы Джун Эллисон, в 1937 г. был женат на актрисе Джоан Блонделл. , замеченных за уединенным столиком в ресторане «Виктор Гюго». Скотт убеждал себя, что у него нет ни права, ни причин ревновать. Колонка давала надежду, что Шейла просто работала.

Увы. Когда Скотт позвонил на следующий день, Шейла извинилась. Она проводила время с Донегаллом.

Скотт стоял у каминной полки, понуро, как наказанный ребенок. Что ж, этого и следовало ожидать.

— Я разорвала помолвку.

Что бы Скотт сейчас ни сказал, во всем был бы подтекст, так что он ограничился вежливым сожалением.

— У меня кошки на душе скребли. Он хороший человек. А что хуже всего, у него, кажется, ко мне чувства.

— Что ты ему сказала?

— Сказала, что не выйду за него, потому что полюбила тебя.

Повисло молчание, будто линия разъединилась.

Шейла сдавленно вздохнула, тихонько всхлипнула и разразилась рыданиями.

— Я причинила ему боль, Скотт! Боль, и все потому, что ты не выносишь одиночества. Я не хотела тебя любить. Все перепробовала, чтобы не замечать тебя, а ты не унимался, крутился рядом, посылал цветы. Зачем тебе это?

Отчаяние Шейлы одновременно напугало его и поразило больше, чем собственные чувства к ней. Скотт и не подозревал, что она так подавлена. Ее беспомощность окрылила и ошарашила его. Конечно, он виноват — он ведь первый начал ухаживания. Как будто неся за нее ответственность, Скотт пообещал себе, что будет достоин этой жертвы.

— Ты правильно поступила. Так или иначе, ему нужно было узнать.

— Не нужно.

— Тогда хорошо, что теперь знает. Это благородный поступок.

— Нет, не благородный. Он мне доверял, а я его обманула. И мы не благородные люди, а лжецы! Что мы делаем? Ты ведь только хотел меня. А теперь даже не хочешь. Предпочитаешь пить и гоняться за бывшей подружкой, которая тебя бросила.

— Нет, ты нужна мне. И ни за кем я не гоняюсь. — Скотт мог бы добавить, что именно Шейла его избегала, однако решил не подливать масла в огонь. Сказал, что любит ее и постарается не пить. Наговорил всякого, разве что не обещал жениться. Но даже уверив в том, что она поступила правильно, сам Скотт боялся, что уже не будет любить ее, как прежде. Особенно после встречи с Джиневрой.

Когда Шейла спросила про их обед, Скотт ответил коротко и уклончиво, так что большого доверия не внушил.

— И ты ее больше не любишь?

— Да я ее двадцать лет не видел.

— А я не об этом спросила.

— Нет, — сказал он. — Не люблю. Я ее уже даже не знаю.

— А с нами тоже так будет?

Несмотря на прямоту вопроса, ответить на него было нельзя.

— Что бы ни случилось, — произнес Скотт, — я точно знаю, что с тобой я счастливее. И мне не нравится, что мы уже неделю не виделись.

— Мне тоже. У меня даже аппетит пропал.

— Заметно по «Виктору Гюго».

— Туда мы и пошли. О, Скотт, это было ужасно. Он-то думал, что у нас будет романтический ужин. До последнего не могла решиться.

То, что Шейла нашла в себе силы рассказать о произошедшем, было хорошим знаком. Дав ей излить душу, Скотт спросил, не нужно ли ему приехать.

— Нет, я хочу поспать. Завтра ранняя встреча за городом.

Он предложил еще раз, чтобы показать искренность, однако Шейла решила твердо. Они лучше поужинают завтра в каком-нибудь уютном месте, не в Голливуде. Похоже, она снова овладела собой; вернулась уверенная в себе, практичная Шейла, которой он восхищался. Попрощавшись и снова оставшись в одиночестве в темноте, Скотт устыдился того, что себе напридумывал. Вне всякого сомнения, он ее любит. Как прошлое неразрывно было связано с Зельдой, так будущее явственно связано с Шейлой.

А потому Скотт сам себе удивился, когда через несколько дней, вечером, после пары бокалов джина у бассейна позвонил Джиневре.

Потом несколько недель они созванивались просто так, о чем Шейла не догадывалась. И хотя они каждый раз обещали друг другу больше не теряться, Джиневра уехала в Чикаго уладить последние формальности с разводом, и больше Скотт о ней ничего не слышал. Он даже был не слишком поражен, когда в ноябре получил по почте приглашение на свадьбу Джиневры в доме ее родителей в Лейк-Форест. Прошлое такое приглашение Скотт до сих пор хранил в пачке ее писем. Как и то горькое напоминание, новое, уже не такое показное, он выбросить не смог, а положил в коробку из-под шляпы матери под авторские договоры, обналиченные чеки, письма от Зельды и Скотти. Тайное место, откуда он его еще как-нибудь достанет, чтобы отвлечься от работы, перечитает выпуклые позолоченные надписи и вспомнит, что почувствовал, когда Джиневра впервые его поцеловала в полумраке лодочного сарайчика, взяла в руки его лицо, чуть отодвинулась и посмотрела на него ясными глазами. И как, словно наивные дети, кем тогда они и были, с величайшей серьезностью и искренностью в сердце клялись любить друг друга вечно.

Всю осень Скотт скучал по востоку. Ему не хватало листопада и дымки над лесом, появляющейся, когда дни становятся короче. Тосковал по угрюмым дождям, ранним сумеркам, белкам, торопливо запасающим орешки на зиму. На Западном побережье по-прежнему вовсю светило солнце, разливая жар над пальмами, машинами и бульварами. Знойные ветра дули со стороны пустыни, на склонах холмов загоралась трава — да просто карикатура на его любимое время года!