Виталий Науменко - Бедность, или Две девушки из богемы

или забывчиво неприкуренной сигаретой «Virginia Slims».

ХИТРОСТИ МОЛОДОГО МУЖА

Сережа пришел к Семену мокрый и избитый. Долго расстегивал

пуговицы, потому что пальцы не могли их зацепить, и, почти лежа

на боку, развязывал шнурки, ботинки хлюпали то ли водой, то ли

кровью. Давалось это непросто, потому что он почти ничего не видел.

_________________________

* гоп-приседания — сидение на кортах (местн.).

58

— Что с тобой, да на тебе лица нет! — сказал, не оборачиваясь, Семен, уже вернувшийся с работы и остервенело правивший тек-

сты, а слышал только, что кто-то ворочается у двери, и чувствовал

какой-то неприятный запах, заставивший его обернуться, прежде чем

сперва посетовать на соседей из трешки, интересных тем, что у них

на стене всегда висел плакат «Руки прочь от Вьетнама!», и которые

на кухне по утрам с боевым уханьем постоянно разделывали мясо.

Скинув один ботинок, лавируя при этом другим, Сережа при-

слонился спиной к стене. Его речь напоминала, будучи вполне инто-

национно ненашевской и внятной, что-то вроде камланий юродивого, только приблизительно понимающего, где он находится.

— Мне все время кажется, что она мне изменяет. Я уже не могу

с ней целоваться. Брезгливость какая-то. Мне кажется, что она вот

только что целовалась с кем-то, а потом подкрасила губы и вперед.

Я теперь понимаю, что человек может пойти на преступление из-за

любви, и я бы пошел.

— Я вообще не знаю, что ты в ней нашел, — ответил Семен, еще что-то дописывая. — Среднестатистическая дама — в меру

развратная, в меру целомудренная, в меру глупая. Занимайся с ней

сексом и всё!

— Да, возможно, нас связывает только секс!

Семен начал резать на Ненашеве одежду, а тот и не чувствовал

— настолько он был погружен в кривые и дугообразные переходы

своего сознания. Слова Семена звучали эхом, ничего не болело.

Выглядел Ненашев после встречи на ВУЗовской, как картина при-

болевшего примитивиста, но и умирать после недавнего жаркого

эпизода на набережной нисколько не собирался.

— Я понял, в чем твоя проблема, — сказал Семен, обмазывая

тело Сережи йодом и кромсая бинты, хотя Рукосуев уже и по-

стукивал в дверь деликатно туалетным мылом, прикрывая грудь

полотенцем жены с утками, укрывавшим одного единственного

утенка так стройно, что найти его на полотне было практичесчки

невозможно… Очевидно, что он и был последним из выводка…

А последние — всегда герои.

— Тебе нравится женское в своей крайней форме, а крайняя

форма женского для тебя — блядское. Это не что иное, как пор-

59

нографический дурман. Между тем, только эротика дает простор

воображению, а порнография не более чем медицина.

— А творчество твое – не более чем самовыражение. Дворник

метет — это что? Я и сам работал и дворником, и грузчиком. Это

функция. Тоже мне цари природы. Садоводы и пасечники.

Только сейчас Ненашев начал замечать, что вода в ванной краснеет.

— Хорошо, скажи вот, было ли у тебя раньше такое, чтобы ты

хотел к женщине вернуться? — спросил Семен, комкая очередной

бинт. — Нет. Так вот, тебе важна борьба за нее, постоянное напря-

жение. Если бы она тебе в рот смотрела, ты бы послал ее через два

дня. У меня был знакомый, он тоже, как ты, из-за бабы на стенку

лез, караулил ее везде, не давал проходу, дежурил у входа в подъ-

езд. В конце концов, она выдохлась, сдалась, он трахнул ее на полу

после многомесячных домогательств – не доползли до постели, так

хотелось — и понял, что она нахрен ему не нужна, все как рукой сняло.

Сережа не слушал, он сидел в ванной, выжимал свои вещи и

смывал кровь. Теперь в зеркале он видел, как немилосердны ока-

зались к нему хулиганы, но именно это сейчас интересовало его

меньше всего.

— Да не торопись ты. Капитан Рукосуев убежал, он так и не до-

ждался помывки до открытия «Дружбы», — продолжал Семен, — а

жена его (она с пяти на скамейке перед подъездом) наверняка, уви-

дев тебя, сказала: «Бедный мальчик» или «Кто ж так его уделал?».

— Ты знаешь, — продолжал Семен, а Сережа уже разделся до

трусов и, голый, уложил себя на диван, изучая потолок, — самые

ужасные из женщин — тормознутые. У меня была одна такая. Как-то

мы с ней гуляем, я тоже, как ты перед Женькой, хвост распустил…

Потом говорю: «Слушай, а поехали к тебе». Пауза — минут пять, работа мысли. «Ты хочешь сегодня переночевать у меня?».

В конце концов, мне всё надоело, пришла пора объясниться, я

говорю: «Мы слишком разные люди, я устал». Перезагрузка — минут

на десять. «Ты хочешь, чтобы мы расстались? Прямо сейчас?». —

«Ну да». — «А, ну ладно». И пошла себе.

— Но у меня же с этого все только началось. Я влюбился, растворился

в ней, — возразил Сережа. Он уже серьезно чувствовал, что на его теле

оставили ощутимые следы, а лицо постепенно превращается в маску.

60

Семен, не любивший задавать лишних вопросов, отправился

на кухню и с ловкостью открыл две самопальные банки: одну с

квашеной капустой, другую с грибами. Молниеносно нарезал хлеб и

достал — словно бы из-за пазухи — бутылку водки. Снова прошелся

йодом по Ненашеву, стянул на нем какие-то тряпки и позвонил его

тете. На всё это не ушло и минуты.

После Семен медленно и даже торжественно обошел кактусы.

Это напоминало ритуал, хотя никаким ритуалом и не было. «Нос

не сломали, вот и радуйся». Полчаса они просидели, не говоря ни

слова и глядя на две пустые рюмки, пока в ванной кувыркался об-

надеженный новым днем Рукосуев.

ГЛАДКО СТЕЛЕШЬ

Несколько дней перебинтованный Сережа метался в бреду на

квартире у своей тети. Он получал достаточное количество уколов

от нежной, чуть полноватой руки приходящей медсестры, руку

которой только и видел, не в силах поднять голову. И потом снова

впадал в беспамятство: никаких снов, звуков, мыслей.

Счет времени прекратился.

Кажется, один раз заходил бывший сожитель Федор, разложил

перед ним на тряпочке свою коллекцию минералов, объяснял их

значение и рассказывал, что кино и сон — это одно и то же, логика

смены картин одна и та же. «Сон — это таинственно мотивирован-

ная смена изображений, монтаж, — объяснял Федор, — их смена, вызывающая эмоции».

Но никаких эмоций Сережа не испытывал.

До тех пор, пока все разом не закончилось. Он поднялся, долго раз-

матывал бинты, включил телевизор и узнал, что сегодня утро второго

августа. Ненашев подошел к зеркалу и увидел себя, каким и был, ничего

не изменилось. От ударов не осталось и следа. Это было воскрешение

именно потому, что он побывал в мире, где ничего и не происходило.