Вэдей Ратнер - Музыка призраков

– « Раху чап чань» , – сказала она, имея в виду старинную сказку, по сюжету которой была создана резная композиция. – Солнце и луна были любовниками, которым сама судьба сулила быть вместе, но боги их разлучили, побоявшись, что единение противоположностей приведет к космической войне…

У Чаннары привычка все объяснять через сказки – писательница до мозга костей, она не умела иначе. Существует много легенд о солнце и луне, и Сутира, лучше начитанная, чем многие взрослые (в доме работала целая армия слуг), хорошо знала легенду с резного карниза: во время войны богов демон Раху встал между Чандрой и Сурией и, когда никто не видел, сожрал сперва одного, потом другую, вызвав полное затмение. Но истории о солнце и луне как о любовниках, которым судьба была быть вместе, а боги разлучили из страха, что их союз приведет к вселенской катастрофе, Сутира еще не слышала. Более того, услышанное показалось ей бессмыслицей: как это у богов получилось так легко разделить тех, кому на роду написано быть вместе?

– Но однажды их пути снова пересекутся, и тогда Сурия и Чандра поглотят друг друга, погрузив мир во мрак из-за своей любви.

Сутира заподозрила, что это мамина ироническая интерпретация древней легенды, опубликованная под псевдонимом Тунь Чан. Мужское имя, объяснила Чаннара, позволяет женщине сочинять и печататься. Дед Сутиры, разрешая старшей дочери заняться сочинительством, надеялся, что из этого ничего не выйдет, но, к его досаде, Чаннарины реюнг тоан самаи – «современные пересказы» запутанных старинных легенд в графических романах – приобрели огромную популярность, особенно среди неграмотных крестьян и городской бедноты: теперь любой мог понять смысл мифов по картинкам. Сама Сутира научилась читать в четыре года, сперва заинтересовавшись красочными иллюстрациями, а затем побуждаемая желанием соединить слова с нарисованными событиями. Чаннара говорила, у нее с самого начала была цель предложить хоть какие-то средства образования тем, у кого мало или вовсе нет возможности ходить в школу, особенно женщинам и девочкам, которые, в отличие от мальчиков, не могут жить при храмах и обучаться у монахов.

– Проблема в том, Сутира, – все еще злилась Чаннара, – что, когда мужчины начинают играть в богов, последствием бывает война. Нельзя все решать за другого и не встретить сопротивления. Рано или поздно произойдет столкновение, коллизия настолько ужасная и масштабная, что заслонит собой любую войну прошлого… – Мать замолчала и нахмурилась, будто спохватившись, что говорит с восьмилетней. – Ты хоть понимаешь, что я пытаюсь тебе сказать? – Казалось, Чаннару раздражает весь мир, а невежество вызывает презрение. Сутира кивнула, хотя не была уверена, что все поняла правильно. Подобно чародейке, ее мать создавала целые вселенные, настолько увлекательные, что в них можно было пропадать целыми днями, но даже ребенком Сутира все равно предпочитала свой мир – настоящий, в котором жила их семья, – любому описанному в книгах. Девочка решила, что мамин рассказ надо понимать иносказательно: если даже кто-то или что-то пытается их разлучить, рано или поздно папа вернется, и родители воссоединятся, как солнце и луна.

– Пусть твой дед считает, что он король и бог, вершащий чужие судьбы, но война уже началась, хочется ему того или нет.

Непонятный антагонизм матери и деда в последние месяцы обострился до предела: забросив комиксы, Чаннара засела за газетные статьи, обрушившись с критикой на богатых и облеченных властью – таких же, как они сами и их близкий круг. Крупный государственный чиновник, дед Сутиры расценивал эти статьи как прямые нападки на него и много раз требовал от дочери прекратить. Но Чаннара не сдавалась, возражая, что раз она печатается под псевдонимами – разные статьи под разными именами, – никто не узнает, что это она. «Тебе ничто не угрожает, отец, – бросила она во время одного из самых ожесточенных споров. – Тебе и твоему доброму имени!»

– …При всем своем влиянии над такими событиями он не властен… Мы все пройдем через горнило войны, и мало кто уцелеет… Нам придется измениться, иначе нас разорвут на куски…

– Твоя мама имеет в виду, – перебила молчавшая до сих пор Амара, – что мы должны заботиться друг о друге. – Она неодобрительно взглянула на сестру и снова – с улыбкой – на Сутиру. – Нужно быть внимательными друг к другу, что бы ни случилось.

Сутира понимала, что тетка пытается ее утешить. Мягкая, в бабушку, Амара всегда была в семье миротворицей и в этой чреватой взрывом обстановке показалась Сутире самой храброй. Нужно немалое мужество, чтобы не потерять самообладания под градом летящих слов.

– А ты, – продолжала тетка, – не должна уходить одна слишком далеко.

Семнадцатилетняя Амара казалась Сутире спокойнее и мудрее большинства взрослых. Чаннара обладала разносторонними блестящими талантами, зато Амара ни при каких обстоятельствах не теряла присутствия духа. Однако Сутире все равно было неуютно, что ни мать, ни тетка не заговаривают об отсутствии папы и как это он вдруг ушел посреди ночи. Они знают, куда он ушел и почему? Неужели они нарочно затеяли шумный праздник, чтобы папа скрылся, воспользовавшись суматохой? Взрослые явно не считали нужным объяснять случившееся, а спрашивать Сутира побаивалась. Она надеялась, что ей все привиделось, что папа поехал в провинцию рассказывать о музыке и искать новые таланты и к ночи вернется, как всегда.

– Я лишь хочу подготовить нас к тому, что будет, – пророчески сказала Чаннара.

Под предводительством женщины-медиума родственники Макары вошли в зал для церемоний и расселись на соломенных циновках лицом к монахам, из уважения оставив широкий проход между ними и собой. Монахи снова запели. Доктор Нарунн вел баритоном, остальные вступали по очереди, и голоса сливались в многослойном резонансе, точно струи воды, падающие одна на другую, – полночный муссон, обрушившийся на Меконг, звучный, задумчивый и печальный. От пения Макара словно бы успокоился – сидел, закрыв глаза и опустив голову, сложив ладони у груди и изредка вздрагивая всем телом, будто его понемногу отпускало.

Старый Музыкант помнил себя в юности, когда политика была таким же опьяняющим дурманом для его поколения: у них кружилась голова от обретенной Камбоджей независимости. Он был всего на несколько лет старше Макары, но чувствовал себя мужчиной и сам принимал решения – куда идти учиться, что изучать, с какими одноклассниками сближаться, какого учителя сторониться, а какому стараться понравиться. Шел пятьдесят шестой год – Камбоджа обрела независимость от Франции меньше трех лет назад. Тунь ходил в Чомрон Вичеа, частную школу в Пномпене, а тогда частные школы были относительно новым явлением и считались хуже давно существовавших правительственных заведений, где преподавали по французской системе: чтобы перейти на следующий уровень, требовалось сдать известные своей сложностью общенациональные экзамены. Старый Музыкант всегда блестяще выдерживал экзамены, мечтая о заветном diplômе , но ему не досталось места в бесплатном lycée : прошедших отбор абитуриентов было в несколько раз больше, чем имеющихся мест, и предпочтение отдавалось выходцам из богатых семей со связями. Не имея ни денег, ни влиятельных родственников, Старый Музыкант поступил в Чомрон Вичеа по протекции уже учившегося там Прамы…