Кристоф Оно-ди-Био - Сирена

— Кто хочет вина? — спрашивает Артур.

— Оно изумительное, — кивает архитектор. — Я все же удивляюсь, что со всем этим знанием данных не получается остановить террористов, они ведь оставляют столько следов в социальных сетях…

— Жером! — одергивает его Карима. — Сказано же, что об этом мы не говорим.

— И правда, извини.

Флористка Ирис смотрит на меня блестящими глазами. Во-первых, говорю я мало, а от молчаливых мужчин ожидают очень многого. И потом, будучи вдовцом, я не только умиляю, я по определению вакантен сердцем и телом — и такой я единственный за этим столом.

Архитектор спрашивает Ирис, как она стала флористкой; та отвечает, что, когда была маленькой, ее мать ставила цветы во всех комнатах, даже в ванной, и на ее школьный портфель тоже, по цветку в день. Прекрасная идея, на мой взгляд. Ирис долго была охотницей за головами, пока не открыла собственную охоту, поняв, что у наемного труда нет будущего, — вокруг этой темы и завязался второй разговор за ужином. Ирис со знанием дела рассуждает об углеродном балансе цветка, импортированного из Эквадора, напоминает, что ездит в Ронжи [65] Самый крупный в Европе оптовый рынок, расположенный в пригороде Парижа. , что покупает только напрямую, и сводит свое ремесло к единственному вопросу: «Как работать с дарами природы в мире, где технологии и виртуальность стали альфой и омегой всего?» С увлечением она рассказывает нам, что гипсофила вышла из моды, в отличие от дельфиниума и Heliconia. Она употребляет такие выражения, что я прихожу в восторг, например «забытые красавицы» — о цветах, которые снова входят в моду, — и unexpected wild.

— Нежданные дикари?

— Эустома, примула, агапантус, дикий ирис… — Отвечает она, глядя на меня пристально.

И принимается рассказывать о пышной свадьбе, для которой она обеспечила цветочное убранство и потребовала, чтобы комнаты украсили цветами под вечер, а не с утра.

— Вечерние запахи, с легкой росой, самые пьянящие.

Разговор перетекает на другую тему. Я все так же пассивен, вставляю фразу, когда надо, чтобы ко мне не приставали, плыву по течению, мне не приходится уделять внимание своей спутнице, потому что спутницы у меня нет, вот и хорошо. Флористка посматривает на меня украдкой. А я смотрю на стол и свечи, мерцающие светлячками в ночи. Я вспоминаю одну из первых сказок, рассказанных сыну. Про ночного мотылька, который каждый день вылетает в сумерках поискать счастья у цветов, но находит их всегда закрытыми. И вот он мечтает стать дневным мотыльком и собрать с них всех нектар. Редко кто видел, чтобы глаза насекомого так выразительно просили любви.

Да, она и правда на меня смотрит. Не слушает, о чем говорят за столом, или слушает вполуха. Похоже, я снова на рынке желания. Я пытаюсь вообразить себя между ее ног и отметаю эту мысль, потому что картину нахожу откровенно смешной. Длинные загорелые ножки, красивые зубки, известная чувственность, ничего отталкивающего в ней нет и в помине, но — нет. Мне это теперь неинтересно. Как и моему приятелю. Эрекция у меня бывает только во сне да в гротах, когда я думаю о Пас. Я, в сущности, и живу как во сне… на дне… На дне? Эти слова понравились бы моему идиоту-психоаналитику.

Все хорошо. То есть все было хорошо. Пока стайка детей не выплеснулась из дома к нам на террасу.

— Папа, папа! — кричит девочка, старшая дочка Артура, и встает прямо перед ним в очень торжественной позе. Остальные дети толпятся вокруг нее. Момент, похоже, серьезный. — Он сказал, что его мама на дне океана.

Повисает гулкое молчание, как будто на стол упала луна. Я ищу глазами сына. Его нет — наверно, остался в доме.

— Ничего страшного, — говорит Артур, которому не хочется надолго отвлекаться. — Идите посмотрите «Немо» и будьте умницами.

Он понимает, что ляпнул не то. «Немо»? История рыбы-клоуна, потерявшего мать. Хоть плачь, хоть смейся.

— Или лучше попросите Анжелу поставить вам другой фильм.

— Но, папа, зачем он говорит глупости? — не унимается девочка.

Я закипаю. Зову сына, он появляется, понурив голову.

— Что ты сказал? — спрашиваю я.

— Ничего страшного, — повторяет Артур.

Я настаиваю:

— Ты можешь повторить, что ты им сказал?

Он опускает голову еще ниже. А девочка не заставляет себя просить и снова выпаливает, глядя на меня очень серьезно:

— Он сказал, что его мама на дне океана.

Я подхватываю сына на руки, обнимаю. Запускаю руку в его чудесные волосы.

— Что ж, это правда, представь себе, — отвечаю я девочке. — Его мама на дне океана. И это вовсе не глупости.

Сын поднимает голову. Он удивлен, благодарен. Разговоры за столом стихли. Никто не находит слов. Взрослые сосредоточились и ждут, немного струсив, что скажет девочка.

— Это сирена? — спрашивает она.

— Вроде сирены, да. Без рыбьего хвоста, но еще красивее.

— И она была твоей возлюбленной?

— Да, она была моей возлюбленной. И его мамой.

Сын крепче прижимается ко мне. Девочка переводит взгляд на него:

— Извини меня, я думала, это неправда.

Она берет его за руку, и они возвращаются в дом. Артур подливает всем вина. В глазах, устремленных на меня, жалость, и мне это ненавистно. К счастью, прибывает десерт, давая пищу для нового витка разговора.

— Говорят, происхождение у него арабское, — замечает архитектор при виде прекрасной энсаймады, местного пирога, который Карима поставила на стол.

— Потому что в форме тюрбана? — спрашивает дантист.

— На свете много чего арабского происхождения, — говорит архитектор. — Это была великая цивилизация.

— Почему была? — возмущается Хлоя Бальзамо.

— Ну, потому что сейчас цивилизацией это назвать трудно…

— Мы же договорились не заводить об этом речи, — напоминает Карима.

— Ты права, поговорим о покемоне Го.

— Знаешь, как один водитель вдребезги разбил свою тачку, пытаясь поймать покемона?

— Еще одна форма терроризма, — шутит Джибрил.

— Да, но их-то ловят.

— Жером!

Когда наступает время мыть посуду, я оказываюсь рядом с Изабель Верон.

— Правильная у тебя была реакция, — говорит она мне, отряхивая с рук пену.

— Спасибо.

Я принимаюсь вытирать восьмой бокал.

— Но смотри, чтобы он не переселился совсем в мир фантазий.

— Мы стараемся.

Я кладу полотенце и выхожу из кухни. Я не ее пациент и не просил совета.

В саду пахнет ментолом. Прислонившись к невысокой каменной ограде, стоит флористка. Краснеет кончик тонкой сигареты в ее губах.

— Вы домой? — спрашивает она меня.

— Да, скоро. Уложу сына.

— Все дети спят. Не хотите выпить по последней в отеле?

Я вежливо отказываюсь.

— Я могла бы показать вам мои цветы.

— Это, должно быть, очень красиво, но я домой.