Карел Мисарж - Окраина

Во-вторых, приятель Франтишка представлял собой этакий пробный камень, на котором преподаватели проверяли свое отношение к новой власти. «Введя Единую школу, государство оказало вам, которых готовили для… практической жизни, большое доверие. От вас будет зависеть, оправдает ли себя такая небывалая в истории форма обучения…»

Если стабильность прежнего режима зависела, по-видимому, от того, будут или не будут четырнадцатилетние мальчики и девочки бойкотировать генеральную забастовку в феврале сорок восьмого, то сейчас можно было подумать, что, если несколько десятков мальчиков и девочек, перешедших из городских училищ в гимназии, не оправдают надежд, это нанесет удар всему рабочему классу, который заставил принять закон о Единой школе. А будет доказана нежизнеспособность Единой школы — как знать, может, со временем обанкротятся и идеи национализации промышленности, сельскохозяйственных кооперативов, бесплатной медицинской помощи и ликвидации в больницах разделения на категории…

К счастью, приятель Франтишка обладал ярко выраженными способностями к точным наукам и успешно противостоял козням тех, для кого школьная реформа была бельмом на глазу. Но так как в отличие от Франтишка, который каждую минуту должен был отстаивать свое право на жизнь, приятель его вырос, не зная никаких забот, то в конце концов он не уберегся от сетей опытных интриганов из числа преподавателей, предоставив тем самым Франтишку случай внести в нарождающуюся дружбу такой вклад, о каком молодые сердца не забывают даже через много лет.

Учащиеся квинты, сексты, септимы и октавы порой прогуливали уроки. Эта практика была неизменной, неистребимой, ее не в состоянии были подорвать ни самые симпатичные отчеты директоров перед школьными отделами Национальных комитетов, ни рапорты председателей школьных организаций Союза молодежи своим районным властям. Учащиеся собирали макулатуру, цветные металлы, ездили на уборку хмеля, старшие еженедельно отправлялись на воскресники в кладненские шахты, назначались вожатыми нарождающейся Пионерской организации, в составе культбригад обеспечивали «художественную часть» торжественных собраний в школе и вне школы — и прогуливали уроки.

Этот стереотип следовало сломать. Со стороны дирекции были предприняты попытки, и слабые, и очень энергичные, использовать для ликвидации безобразия Союз молодежи, который, в представлении некоторых педагогов, возник как сообщество доносчиков с единственной задачей — укреплять положение учителей и углублять разрыв между членами союза и немногими учениками, не вступившими в него.

Попытки эти, разумеется, потерпели крах. Единственным результатом явилось своего рода регулирование прогулов: старосты классов вели учет прогульщиков и старались уговорами воздействовать на тех, кому, по их мнению, грозило разоблачение.

Дело Франтишкова приятеля возникало постепенно, как-то само собой, развиваясь на протяжении довольно-таки большого отрезка времени.

Вскоре после начала последнего года в гимназии этот приятель решил однажды уклониться от контрольной по математике и не явился в тот день в школу. Уже одно то, что причиной такого поступка была математика — предмет, которым он владел в совершенстве, — позволяло предугадать, какая из всего этого выйдет чепуха. Во избежание возможных недоразумений приятель Франтишка еще накануне заявил об этом молодой математичке и классной руководительнице в одном лице, мотивируя свое завтрашнее отсутствие необходимостью присутствовать на похоронах бывшего одноклассника по начальной школе. В наши дни он, несомненно, придумал бы автомобильную катастрофу, но в те времена смерть вследствие автомобильных аварий была редчайшим исключением. Поэтому приятель Франтишка умертвил своего бывшего одноклассника совершенно естественной смертью — порок сердца.

Итак, в роковой день, выражаясь литературно, приятель Франтишка пропустил занятия в школе, на что не обратили внимания ни педагоги, ни соученики, а с течением времени забыли об этом и все заинтересованные. В том числе сам прогульщик.

Все шло спокойно вплоть до какого-то совершенно незначительного родительского собрания. А на этом собрании классная руководительница задала отцу Франтишкова приятеля невинный вопрос:

— Пан Моравец, не скажете ли вы, кого это недавно хоронил ваш сын?

Отец тщетно старался вспомнить, наконец ответил так:

— Насколько мне известно, ни на какие похороны он не ходил. Но в свою очередь скажите, почему вы об этом спрашиваете?

Пан Моравец, человек с богатым жизненным опытом, с одной стороны, не желал выглядеть дураком, а с другой — как-нибудь повредить сыну.

Классная руководительница, еще не связавшая концы с концами, да к тому же не помнившая точно, был или не был Моравец-младший на контрольной по математике, лишь легкомысленно тряхнула головой:

— Да просто, кажется, он что-то говорил о каких-то похоронах…

После этого очень долго царили тишь да гладь. Отец Франтишкова приятеля был очень занятой человек, и раз классная руководительница не поставила похороны в связь с каким-либо проступком сына, то и он не видел причин усложнять себе жизнь этим вопросом.

Но вскоре тишь да гладь всколыхнуло письменное приглашение Моравца-отца в школу, и здесь директор в присутствии классной руководительницы заявил ему, что сын его совершил нелепый и непростительный обман, неслыханный в практике народно-демократической школы, — обман, бросающий на эту школу самую черную, самую гнусную тень. С какой стороны ни рассматривай этот поступок, он, директор, не видит никакой возможности вынести снисходительное решение. Дело, естественно, будет рассмотрено на специально созванном для этой цели педсовете в присутствии — тут директор сделал долгую, многозначительную паузу, — в присутствии председателя классной организации Чехословацкого союза молодежи, который, несомненно, осудит столь неслыханное нарушение школьной дисциплины.

Этим председателем был Франтишек.

Моравец-старший хранил ледяное спокойствие, чем совершенно вывел из равновесия директора — многоопытного пожилого практика с самыми учтивыми манерами.

— Что ж, остается только ждать решения педсовета. Впрочем, я хотел бы еще сказать вам, что именно я навел вас на след проступка моего сына.

— Благодарю, этот факт был мне известен, хотя я не понимаю, к чему вы его подчеркиваете.

Оба господина, как мы видим, не отступали от дипломатического протокола.

— И смею вас заверить, — продолжал директор уже с сильным раздражением, — что народно-демократическая школа никого зря обижать не станет, но в то же время она не собирается прощать обманщиков, которые не ценят преимуществ, предоставляемых рабочим классом всем, независимо от социального происхождения. Лично я буду настаивать на исключении.