Карел Мисарж - Окраина

— Я же могу лишь надеяться, что педагогический совет даст справедливую оценку проступку моего сына.

Только после этого разговора вся история — да и то далеко не сразу — стала достоянием гласности, а тем самым казусом, или «делом».

Исключение из гимназии всегда вещь серьезная, но, несмотря на это, многие ученики из других классов ничего не знали вплоть до объявленного педсовета. А когда узнали, тех, кто потрусливей, охватил ужас перед всевластием педагогов, которые так подчеркнуто требовали от учеников товарищеского к себе отношения и неуклонно настаивали на обращении «товарищ», и вот эти же самые демократы с таким непостижимым коварством расправляются с учеником, которого с первых же его шагов по коридору гимназии принимали сдержанно и настороженно.

В день педсовета в класс явилась классная руководительница вместе с директором. Публично осудив проступок Моравца-младшего, они зачитали параграф школьного устава, который дает школе право в таких случаях исключать нарушителей. Под конец они заявили, что ожидают полного одобрения со стороны коллектива класса, хотя и не обязаны руководствоваться его мнением, и в ожидании такого одобрения приглашают председателя классной организации Союза молодежи, Франтишка, на заседание педсовета, назначенное на шесть часов вечера.

Войдя в шесть часов в учительскую, Франтишек с удивлением увидел, что у преподавателей — по крайней мере в этом помещении — нет другого дела, кроме как переносить с места на место классные журналы, вынимать одни тетрадки из отделений на полках и вкладывать туда другие. Появление Франтишка учителя восприняли с наигранной нервозностью. При виде ученика, позволившего себе шататься по учительской в неурочное время, то один, то другой сначала изображал возмущение, затем, подняв брови, строил гримасу, после которой всякий здравомыслящий человек ожидал бы слов: «Ach, so!» [35]— и снова, только уже с большим рвением, возвращался к прерванному занятию, словно желая поскорей наверстать минуты, потраченные на то, чтоб сообразить, чего, в сущности, ищет здесь этот ученик.

Педагогический совет открыл директор; развив то, что он уже говорил в классе, он добавил в заключение, что школа, приуготовляющая молодое поколение для социализма, обязана решительно избавляться от пережитков всего того, что оставила в нас лицемерная буржуазная мораль. Списывание, подсказки, прогулы — все эти пережитки должны быть искоренены немедленно.

— Буржуазная мораль — это лень, пассивность и безделье, что весьма соблазнительно для молодежи. Если мы вовремя не удалим их носителей из рядов учащихся — каким станет будущее поколение?!

Сей риторический вопрос директор произнес в полной тишине; она длилась и после того, как он закончил, пока не стала наконец тягостной. Директору пришлось несколько раз взывать к «товарищам» с предложением высказаться. И тут Франтишек со стыдом поймал себя на том, что замечтался — и это в то самое время, когда всерьез решалась судьба его приятеля!

От речи директора он не ждал ничего нового, а темнота за окнами, в которой мигали далекие огоньки, протяжное, ни на что не похожее взвывание останавливающихся и трогающихся с места трамваев, их дребезжащие звонки — все это напоминало о том, что близится рождество. С горько-сладким чувством покосился он на свое вечное перо, которое от долголетнего употребления свернулось набок. Первый подарок, полученный им, когда он был принят в приму гимназии имени Бенеша. И единственный. Запах эбонита, смешанного с запахом чернил, он не забудет никогда. Сестре тогда подарили тяжелую деревянную куклу, какие изготовлял и дешево продавал местный колесник. Для него-то рождество было куда щедрее! А братья получили кубики с картинками и игру «Вверх-вниз».

— Я согласен с товарищем директором, который настаивает на исключении, — ворвался в мысли Франтишка скрипучий голос преподавателя физической культуры — он, как и большинство педагогов, внезапно ощутил вкус той огромной власти над учащимися, которой облекло его государство, и поспешил подкинуть от себя горстку зерна в мельницу, чтоб со временем получить свою долю мучицы.

Горько-сладкое чувство, охватившее было Франтишка, начало рассеиваться.

— Предлагаю выслушать мнение председателя классной ячейки Союза молодежи, — сказал молодой учитель.

Он не преподавал в классе Франтишка, но был одним из трех учителей, экзаменовавших его при переводе в квинту. Молодой учитель еще не обзавелся новой одеждой и ходил в костюме студенческих лет.

Все повернулись к Франтишку. Его обдало жаром — он понял, что из головы его совершенно выпал загодя подготовленный текст выступления, который дополнялся, исправлялся и наконец был одобрен комитетом ячейки; это выступление апеллировало к предрождественским чувствам и настроениям учителей, к тому, что у многих из них тоже есть дети и что сами они были когда-то учениками. Франтишек заговорил.

Но заговорил не увещательно-просительным тоном, как ему советовали ребята из комитета, а сумбурно и яростно. Он словно бросал в лицо изумленных педагогов деревянную куклу сестры, пестрые кубики братьев, кости и фишки игры «Вверх-вниз».

Резкий контраст между этими дешевыми рождественскими подарками обитателей Жидова двора и невозмутимыми ликами изобретателей «примерных случаев», вечных судей, которые должны бы учить молодежь социализму, ненависти к безнравственности положения, когда одни довольствуются самодельными куклами, а другие уж и не знают, чего бы еще пожелать, вызвал у Франтишка раздражение.

— Мой друг сделал то, что делаем мы все. Иногда по уважительной причине, а чаще без всякой причины мы пропускаем уроки. И вы отлично про это знаете. Но потому, что никто из вас не в состоянии с этим покончить, вы притворяетесь, будто ничего не знаете. По чистой случайности, в которой нет заслуги ни классной руководительницы, ни товарища директора, стало известно, что Моравец прогулял. Об этом-то сразу раструбили, потому что вам это на руку. Наш комитет союза обсудил проступок Моравца и пришел к выводу, что он должен закончить учебу. Мы готовы взять на себя ответственность за его поведение и успеваемость…

— Довольно, — перебил директор возбужденную речь Франтишка. — Вас не просили высказывать мнение о педагогах, вы здесь не для того, чтоб критиковать нас. Покиньте, пожалуйста, учительскую, мы обсудим вопрос о Моравце и… — тут директор многозначительно помолчал, — и о вашем выступлении.

— Минутку, — сказал молодой учитель, знакомый Франтишку по тем давним экзаменам, в то время как остальные учителя оживленно перешептывались. — Не объясните ли вы нам, что вы имели в виду, сказав «об этом-то сразу раструбили»? Значит ли это, что, по мнению класса, Моравцу мало уделялось внимания?