Борис Агеев - Рассказ с похмелья

Осторожно ступая рядом с пятнами, Евгений шел и ждал, когда кровавая дорожка свернет в сторону, однако она вместе с ним приближалась к подъезду больницы — прямо к входной двери. Евгений смутился, стал у входа, сжав зубы и кулаки, и подумал — не вернуться ли… И все-таки вошел, преодолевая отвращение и страх.

Кровью были забрызганы панель у стойки регистратуры, прилавок раздевалки, а на кафельном полу натекла лужа, в которую уже кто-то успел нечаянно вступить. По коридору бежала с ведром и тряпкой уборщица замывать следы, направо от входа в одном из кабинетов кричали: «Йоду больше!», суетились и бегали люди. В кабинет заглядывали любопытствующие, там, видно, оказывали первую помощь, но тот, кому ее оказывали, не издавал ни звука, и нельзя было понять — женщина это была, или мужчина, старый человек или молодой, опасная у него рана или нет.

Евгений обошел кровавые разводы на полу, успокаивая себя тем, что где же крови быть, как не в больнице, и поднялся на второй этаж, где находился кабинет эндоскопии. Явился он вовремя, из кабинета как раз вышел пациент и назвал его фамилию.

После того, как анестезировали аэрозолем его гортань, выяснилось, что Евгений забыл дома большое полотенце, о чем его предупреждали заранее, при записи на очередь. Ассистентка уже собралась отправить его домой за полотенцем, но вторая женщина в белом халате — Евгений не знал, кто она здесь, и решил, что операторша, — нашла в столе мятую газету, пару бумажных салфеток и предложила их вместо полотенца.

Пока действовал местный наркоз, Евгений разглядывай кабинет, станок, на котором висели черные шланги с оранжевыми отметками «60 см», «80 см» и так далее, а в верхней части шлангов были утолщения с кнопками и окуляром. Операторша листала его медицинскую карточку, карточка была худой — не наболел еще — и было там, видно, мало интересного. Вот у других и карточки посолидней — некоторые даже на второй том перевалили, — и болезни, как на подбор.

У той же Ассль на седьмом году жизни такая интересная книжка — залюбуешься. С чертежами кардиограмм, реестрами диагнозов, с цветными кодаковскими фотографиями анфас. Ее болезнь легко фотографировать — такие болезни всем видны, их на лице носят, — и легко наблюдать за изменениями после операций. Вот на первой фотографии зашита одна сторона расщепленной верхней губы, вот на второй фотографии зашита другая сторона. Губа стала похожа на настоящую. Дети еще не знают о своей болезни и ведут себя перед фотоаппаратом по-детски: светленькая, с длинными, пушистыми, белыми, платинового оттенка волосиками Асель улыбалась в объектив слегка, загадочно — ну как бы Джоконда, и по ее искаженному гримасой лицу нельзя понять состояния Асель. Это только Евгений знал, что она именно улыбалась, а не плакала. Вот первая в ее жизни пневмония, на первом же месяце жизни. Асель забрали у матери на операцию, а какой у чужой тети мани догляд: их много, она одна, сквозняки гуляют, и, конечно, заболела. Вот желтуха, вот ветрянка, все как полагается. Да, у Асель все в порядке, а вот у него, Евгения, и неясно еще, что болит на глубоком вдохе: может, такое, что только кур смешить.

Сколько же крови в человеке, если капало всю дорогу и даже на кафеле лужа натекла…

— Действует наркоз? — спросила операторша, а когда Евгений кивнул, добавила: — За пользование японским аппаратом нужно будет заплатить девять тысяч восемьсот рублей, наш бесплатный. Что выберете?

Она с любопытством разглядывала его большими бирюзовыми глазами. Евгений разжал замороженную гортань и издал несколько звуков, из чего операторша поняла, что Евгений спрашивает о разнице.

— Разницу почувствуете, — неопределенно ответила она фразой из рекламы, а когда Евгений дернул плечом, как бы давая понять, что таких денег не захватил, ему предложили лечь на бок на ложе и расстелили на его согнутой руке газету и салфетки. Со стойки сняли шланг потолще — Евгений отметил, что такие шланги шофера с собой возят бензин сливать, — в рот Евгению вставили коробчатую распялку, на торце шланга вспыхнул свет, шланг ввели в гортань, где он во что-то уперся, вызывая рвотные спазмы, а потом стали проталкивать глубже и глубже, в самое нутро.

— Дышите глубоко и не волнуйтесь, — попросила операторша. Евгений скосил глаза на ее лицо.

Она смотрела в окуляр, приникла к линзе экранчика вплотную, в ее лице было что-то вперемешку: алчное любопытство со страстным отвращением, как будто там, в темных извилистых пещерах его внутренностей она увидела нечто такое, чего до нее никому видеть не приходилось, — и это так и было в действительности, — и узнала о нем, Евгении, такое, чего он и сам о себе не знал. И это увиденное повергло ее в ужас.

Ну и как оно выглядит? — хотелось спросить Евгению, однако не спросил, а беспомощно промычал во вставочку, распялившую его рот. Он судорожно вздохнул и сжал зубами эту распялку.

Мурчала в углу кабинета радиоточка, Евгений вслушивался в голос диктора, чтобы отвлечься от неприятных рвотных позывов и перебить прокатывающийся из желудка по пищеводу спазм. Придать свежий импульс реформам, просербская ориентация французского генерала из миротворческих сил в бывшей Югославии, упал очередной самолет с количеством жертв, бывший президент США… Рональд Рейган, больной неизлечимым недугом — старческим атеросклерозом, — чувствует себя превосходно, о чем и сообщил всем средствам массовой информации, ведутся интенсивные поиски исчезнувшего вертолета магаданского авиаотряда с золотом и старателями на борту, две тысячи суицидных попыток среди детей в девяносто третьем году, музыкальная пауза. Что-то дребезжаще-жестяное, вроде гоп со смыком, только на английском языке.

Евгений скосил глаза вниз и прочел название подстеленной газеты: «Передай другому», а на первой полосе была опубликована отрезанная чеченская голова.

Операторша еще немного пошуровала шлангом внутри Евгения, вызывая очередной рвотный спазм со слезами и кашлем… Евгений замычал и уже готов был вырвать из себя это… как она сама выпростала орудие пытки и немедленно села писать к столу, временами с любопытством поглядывая на Евгения. Еще две минуты ему пришлось откашливаться над раковиной и сплевывать скопившуюся желчь. А когда сел за стол рядом с операторшей и задал ей немой вопрос: ну, как? — она ответила, не поднимая головы:

— Жить будете.

Он мысленно продолжил: но не долго…

Наконец, рассмотрел ее как следует: и постанов ее головы, на удивительно гибкой шее, с потоком прямых русых волос, перехваченных по лбу пестрой шерстяной ленточкой, и ее округлое лицо, и все ждал взгляда ее светло-бирюзовых глаз с темной опушкой ресниц. Ему даже захотелось непреодолимо протянуть руку и ладонью ощутить теплоту и нежность ее кожи. В ее лице теперь не было ни того любопытства, ни того ужаса, что был раньше: она заговорила с ним спокойно и посоветовала посетить хирурга. Ходить с такими минами внутри, по ее мнению, не стоило.