Мария Воронова - У тебя есть я

Зиганшин съежился от неловкости, стараясь занимать как можно меньше места.

– Хорошо, сам поищу, пупсик, работайте.

– Ладно, пусть преступный элемент еще три минуты побесчинствует, – вздохнула Анжелика и вышла.

Оставшись вдвоем, мужчины переглянулись. Сказать было нечего.

Видно, Ямпольская была хорошей хозяйкой, потому что вернулась буквально сразу, держа в руках аккуратный белоснежный квадратик.

Зиганшин отодвинул кружку:

– Давай по-быстрому обсудим, что ты хотела, и я поеду.

Дело о взрыве буксовало, и с какой стороны подтолкнуть, чтобы сдвинуть его с места, пока оставалось не ясно. За наследников не уцепиться, об исполнителе, принесшем взрывное устройство, известно только одно – его никто не видел, а где еще рыть – черт знает. Анжелика справлялась о состоянии Оксаны Максимовны Дымшиц – врачи сказали, что непосредственной угрозы жизни в настоящее время нет, только разговаривать с нею бесполезно. Насколько сильно пострадала ее психика от травмы, говорить пока рано, но ясно одно – на прежний уровень она не вернется.

Зиганшин нахмурился, думая, где бы еще поискать. Свидетели и окружение опрошены, обыски проведены…

– Стоп! А на хате Рогачева? – спросил он. – Не у жены, а в его девичьей квартирке?

Анжелика пожала плечами:

– Так он там и не бывал. Вдова сказала, что, как его мать умерла, муж забыл туда дорогу. Сдавать им было не надо, денежки в семье водились, поэтому выключили коммуникации, дали ключи на всякий случай соседям снизу и успокоились.

– Надо там жалом поводить.

– Да что ты хочешь найти?

– Понятия не имею. Только за грибами надо идти в лес, а не сидеть дома и гадать, найду – не найду.

– Логично, – кивнула Анжелика.

Зиганшин спросил насчет трудовой деятельности Дымшица и Рогачева, но Ямпольская с тяжелым вздохом призналась, что не знает, за что там можно зацепиться. Даже если не учитывать, что работники культуры в основном ребята травоядные, тихие и уничтожают конкурентов с помощью бумаги, а не оружия, все равно, как она ни старалась, не смогла найти даже намека на мотив. Константин Иванович коллег не подставлял, никому кислород не перекрыл, и все его немногочисленные аспиранты вполне успешно защищались. Он не валил студентов на экзамене, наоборот, слыл либеральным преподом, у которого всегда можно ликвидировать «хвост». Дымшиц был чуть построже, но тоже не лютовал, единственным человеком, пострадавшим от его научной принципиальности, оказался лучший друг Рогачев.

Впрочем, коллеги в один голос утверждали, что Константин Иванович не обиделся на Давида Ильича за излишнюю придирчивость, а, наоборот, отнесся к ситуации с доброй иронией. Кому-то удается подняться благодаря собственным достижениям, а кому-то приходится для этого наступать на других, дело известное. Рогачев – ученый с мировым именем, популярный автор, в его случае титул доктора наук ничего не значит, а Давиду надо как-то потешить самолюбие. «Немножко покуражится и пропустит, – смеялся Рогачев, – главное, чтобы я сам окончательно не потерял интерес к этому проекту».

Завистники у Рогачева были, как у любого успешного человека, но настоящих врагов он, похоже, не нажил.

– Может, какой непризнанный гений подсуетился? – вяло предположил Зиганшин. – Типа Рогачев – знаменитый писатель, а я в заднице сижу.

– Ну, родной, Константин Иванович у нас все-таки не Гарри Поттер, – фыркнула Анжелика, – но эту тему я тоже прокачала, будь спокоен. В редакции сказали, что он был слишком самобытный автор и прямых конкурентов не имел.

– Откуда они знали?

– Смотри, – Анжелика, не спрашивая, налила ему еще чаю и положила огромный кусок пирога, – мы с тобой, допустим, пишем детективы. Ты автор, и я автор. Только у меня миллионные тиражи и слава, а твои пять книг пылятся где-то в углу и сто лет никому не нужны.

– А чего это у тебя деньги и слава, а я лох? – вдруг обиделся Зиганшин.

– Для наглядности. В общем, ты страдаешь, а потом вдруг решаешься. Может, чувство справедливости тебя заело и обида за настоящую литературу, или ты из чисто практических соображений хочешь устранить конкурента, но суть в том, что ты убиваешь меня. Так вот у Рогачева была совершенно иная ситуация. Он выдавал уникальный продукт. Никто больше не предоставлял таких увлекательных литературоведческих историй, понимаешь? Он создал уникальный бренд на пустом месте, никого не подвинул и не обошел.

– Этого никогда нельзя утверждать с гарантией, – вздохнул Зиганшин, – просто пока у нас нет резона думать иначе. Может, хитрый преступник сначала в стол накатал сто книг а-ля Рогачев, а потом раз – и освободил себе нишу. Редакция горюет, а он такой: «Граждане, без паники! Вы хочете песен? Их есть у меня!»

Анжелика сочувственно покачала головой:

– Ты устал и осовел от моей лапши, вот и лезет в голову всякое. Знаешь, что, родимый, поезжай-ка ты спать, а завтра на свежий ум подумаем.

Зиганшин поднялся.

– Слушай, Анжел, а что там со спекуляцией? – спохватился он на пороге. – Появилась какая-нибудь ясность?

Ямпольская поморщилась:

– Ой, не спрашивай! Всю голову уже себе сломала, и так и не придумала, как подступить. С чего начать-то?

– С выяснения девичьей фамилии Риммы Семеновны.

– И то правда. Но я как подумаю, что надо в архив идти, и не с конкретным запросом, а принеси то – не знаю что, так тошнит прямо. Маргариту я пока трогать не хочу, все-таки она у нас еще под подозрением, да и не станет она чернить покойницу-мать, обеспечившую ей царскую жизнь. Вот внук – уже другое дело, тем более внук, обойденный наследством. Родной, а может, ты поговоришь с Дымшицем? Так, знаешь, по-мужски, по-свойски?

– Да я не пью, – усмехнулся Зиганшин, – какие свойские разговоры. Но допросить могу, почему нет.

– Вот и отличненько! Только лампой ему в глаза особо не свети, наоборот, так деликатненько потрогай за влажное вымя.

– Фу!

– И лучше на его территории. Типа ты начальник, взял дело на контроль, хочешь знать, нет ли у глубокоуважаемого профессора претензий к работе, в общем, такое… Интеллигентные люди любят, когда их уважают больше других. И, кстати, обычно чтут свои корни, так что бабушкину фамилию он точно знает.

– На одном архиве сэкономим, – кивнул Зиганшин, – как минимум. А там как знать, может, он и вломит нам старушку.

Кроме коробок с вещами, Анжелика сунула ему еще оставшийся кусок своего пирога изрядного размера и банку морошкового варенья. Зиганшин обещал алаверды в виде сухих грибов и поклялся, что завтра же договорится с Давидом Ильичом.

Проснувшись, Маргарита затаилась в ожидании ужасов похмелья, которого никогда раньше не испытывала, но утро оказалось совершенно обычным. О вчерашнем напоминала только легкая сухость во рту, и та быстро прошла, как только Маргарита выпила утренний кофе. Увидев на тумбочке Костину книгу, Маргарита отшатнулась от нее, как от змеи.