Мария Воронова - У тебя есть я

Вчера она дала себе зарок: как только очухается, сразу откроет свою диссертацию, статью, что послала редактору, книгу «Жертва героя» и тщательно сравнит все три текста. Правда, Маргарита надеялась, что тяжелое похмелье даст ей отсрочку минимум в один день…

Она встала и принялась за уборку, действуя тщательнее и медленнее обычного.

«Глупость несусветная все эти редакторские инсинуации! – пыхтела Маргарита в такт своим движениям, надраивая ванну. – Слишком уж он щепетильный, если общая тема и общая идея, это ничего еще не значит… а если вдруг он и окажется прав, все равно я только записывала. Жена Льва Толстого тоже сто раз переписывала «Войну и мир», но не обвиняла своего мужа в плагиате! Если бы только вспомнить, как Костя мне диктует… Хоть одно предложение…»

Она протерла до блеска зеркало в прихожей – последнее движение в уборке. Так, какие еще у нас есть срочные дела? Не мешает возобновить запас круассанов. В морозилке, правда, еще куча, потому что она давно их не ела – казалось глупым гонять целую духовку ради одной несчастной булочки, но запас должен быть.

И мука если долго стоит, нехорошо, не говоря уже о масле.

Телефон молчал неделями, поэтому естественно, что подал голос именно в тот момент, когда руки Маргариты были по локоть в тесте. Почему-то она сильно испугалась, что абоненту надоест ждать, и стремительно обтерла пальцы фартуком, чего раньше никогда не делала.

– Привет, – сказала Лена Сиваева, – как ты? Сегодня же сорок дней…

– Вчера.

– Да нет, сегодня.

– Послушай, Лена, наверное, я лучше знаю. Но все равно, спасибо, что позвонила.

– Погоди-ка, день смерти считается?

– Да, Лена.

– А Вадим сказал, не считается. Это профессиональное у него. – Лена засмеялась, отчего Маргарите стало неприятно.

– Спасибо, что позвонила, – холодно повторила она.

– Не за что. Слушай, Маргош, Вадим от тебя в полном восторге.

Маргарита ничего не ответила. Прижав телефон плечом к уху, она заработала скалкой.

– Он просил меня ненавязчиво выяснить, простишь ли ты его внезапное бегство со свидания?

– Конечно, – сказала Маргарита, пытаясь придать тесту форму идеального квадрата, – только это было не свидание. Лена, прости, что тебе приходится играть роль почтового голубя, но не могла бы ты не менее ненавязчиво сообщить Вадиму, что я не могу встречаться с мужчинами?

Лена в трубке тяжело вздохнула:

– Больно уж он хороший человек, Маргошенька. Ты ему очень сильно понравилась, это видно, но вечно ждать никто не станет. Ты сама поговори с ним откровенно, объясни, и я уверена, что вы найдете выход из ситуации.

– Нет, Лена, это нехорошо, – заявила Маргарита решительно, потому что слова о том, что она нравится Вадиму, оказались неприятно приятными.

– Маргоша, я все понимаю, свежая рана, скорбь, то-се… В горе твоем никто не сомневается, но, с другой стороны, ты двадцать лет угробила на этого нарцисса, мне кажется, вполне достаточно. Как говорил Дон Кихот: мертвый в могилу, а живой за стол.

– Лена, ты здорова? Как ты вообще можешь мне такое говорить?

– Нет, если хочешь, я выдавлю из себя тяжелый вздох, выжму слезу и скажу полный пакет подобающих банальностей, только легче тебе от них не станет. А я хочу тебе помочь, вот и говорю, что Костя живой тебе жизнь заедал, а ты хочешь, чтобы еще и мертвый! Остановись!

– Лена, я не могу продолжать в подобном тоне. Если хочешь общаться со мной, не смей оскорблять моего мужа.

– Да я просто тебя хочу вытряхнуть из этих цепей!

– Не надо. – Тут следовало отключиться, но руки испачканы мукой, телефон прижат к уху, так что не было никакой возможности нажать кнопку отбоя, и Маргарита произнесла вслух совсем не то, что собиралась: – Я очень рада, что судьба снова нас столкнула и что ты звонишь, не забываешь, потому что, Леночка, у меня никого не осталось. Я совершенно одна, и если бы мы с тобой возобновили дружбу, это было бы счастье для меня.

– Так ты одна, потому что твой драгоценный Костя от всех тебя отсек.

– Но дружить я могу только в том случае, – с нажимом заявила Маргарита, от волнения раскатав тесто в лист не толще папиросной бумаги, – если ты не станешь чернить память моего покойного мужа и говорить глупости, не имеющие ничего общего с реальностью.

– Маргоша, очнись!

– Я знаю, что ты пыталась соблазнить его…

– Вот уж бред!

– Ты хотела увести его от меня.

– Бред бредовый! Никогда такого не было! Это он специально тебе наврал, чтобы мы не общались!

– Прости, но я склонна верить мужу, а не женщине, с которой не виделась пятнадцать лет.

Отряхнув руки, Маргарита все-таки разъединилась, немного гордясь, как хорошо и с достоинством произнесла последнюю фразу. Пусть у нее нет никаких других доказательств Лениного предательства, кроме слов мужа, ну и что? Зачем ему было лгать?

Она скомкала испорченное тесто и выбросила в мусор. Можно реанимировать, только зачем? Безупречной слоистой структуры уже не будет.

И Лена больше никогда не позвонит. И Вадим тоже.

Тяжело вздохнув, Маргарита пошла в спальню, взяла книгу и поставила на место, с силой задвинув томик в тугой ряд Костиных книг.

Ничего у нее больше нет, кроме прошлого, и, черт возьми, она имеет право на то, чтобы оно оставалось таким, как ей хочется.

…Дороги почему-то оказались свободными, и Зиганшин позвонил в квартиру Давида Ильича ровно в половине седьмого вечера. Отметил, что дверь в парадное стоит хорошая, железная, замок надежный, и злоумышленнику преодолеть это препятствие очень сложно, если не невозможно. Интуиция подсказывала, что когда они поймут, как преступник проник в подъезд, то поймут и все остальное, но сейчас он не особо доверял своему чутью.

Заглянув в лифт, Зиганшин стал подниматься по лестнице, чтобы оценить обстановку в подъезде, но никак не мог сосредоточиться. В голову лезли грустные мысли о том, что последние дни он часто задерживается, приезжает, когда дети уже спят, а Фриде это нравится. Приятно, что не надо кормить его ужином, а можно просто оставить еду в кухне под салфеточкой, словно для приблудного кота или домового, а потом притворяться, будто спишь. Муж, конечно, скотина, но не до такой степени, чтобы растолкать уставшую жену ради утоления своей похоти.

Зиганшин прекрасно отличал, когда жена спит, а когда усиленно делает вид, но ни разу не уличил ее во лжи, а тоже делал вид, будто дико устает и, добравшись до кровати в час ночи, ничего уже не желает.

Что-то поселилось между ними, тихое, но страшное, и у обоих не хватало мужества посмотреть в глаза этому чему-то.

А может быть, так у всех. Счастье и любовь длятся миг и быстро растворяются в повседневных заботах, в недосыпе, детском крике, усталости. Нельзя же всю жизнь заглядывать друг другу в глаза и ловить каждый вздох. Он был для Фриды центром мира, но теперь появились дети и сместили его с пьедестала, и это правильно. Так и надо. Если по-честному, то он тоже спешит домой не ради жены, а чтобы поскорее взять за руку маленькую Свету и бежать с ней «смотреть щеночков».