Мария Воронова - У тебя есть я

Бог знает, как вышло, но Маргарита вдруг обнаружила себя лежащей на кровати. Девушка вытянулась рядом, на Костиной половине, и, по-покойницки сложив руки на груди, смотрела в потолок. Похоже, Давид с редактором изрядно напоили бедняжку.

– Пусть у тебя останется память, – упрямо повторила Маргарита, – ты будешь помнить его лучшим, чем я. Лучше, чем он был, таким, каким он только хотел стать.

Девушка вздохнула.

– Ты сильно его любила?

– Да.

– А он? Скажи.

– Вы простите меня за тогдашнюю истерику на кафедре. Я вообще не такая…

– Забыли!

– Ну и за то, что я сегодня приперлась…

– Фи, какие выражения! Наоборот, хорошо, что сказала, потому что я и так бы все поняла. Ты классная.

– Он не любил меня как женщину, клянусь! Просто говорил, что я умница и тонко чувствую литературу, иногда жалел, что я несовременная и слишком ранимая. Вот и всё.

– Ты классная, – повторила Маргарита, – только мир не бывает слишком плох ни для кого из нас. Мне сейчас кажется, что он вообще прекрасен.

– Да?

– Да, прости, не знаю, как тебя зовут.

– Какая разница.

– И то правда. Ты знаешь что, как бы там тебя ни звали, ты отпусти Константина Ивановича. Сейчас как раз такой день, что надо это сделать. Поблагодари его, что подарил тебе возвышенное чувство, отпусти и живи.

Девушка посмотрела на Маргариту как собака, у которой хотят отобрать кость.

– Возможно, я просто сильно пьяна, но сейчас ясно вижу твое будущее, – протянула Маргарита, – когда-нибудь у тебя будут дети, и ты повезешь их на дачу. Есть у тебя дача?

– Угу. Развалюха в деревне.

– Повезешь их в развалюху, потому что детям необходим свежий воздух. И когда наступит золотая осень, воздух похолодает, ты захочешь надеть что-нибудь теплое, и в куче старых вещей найдешь этот свитер и удивишься, какой он приятный и теплый, и не сразу вспомнишь, откуда он у тебя взялся. А когда вспомнишь, улыбнешься, и Костя с неба улыбнется тебе в ответ.

Девушка тяжело вздохнула.

– Ты могла бы быть моей дочкой, – вдруг сообразила Маргарита.

– Это вряд ли.

– Ну да, если бы я родила, я бы знала. Я в том смысле, что ты мне в дочери годишься. И вот что я скажу тебе, как потенциальная мать: живи с живыми. Я вдова, ладно, а у тебя все впереди. Не заслоняйся мечтами и призраками.

Тут на пороге появился Давид.

– Устали, девчонки? – спросил он, садясь в ногах кровати, и Маргарите вдруг спьяну показалось, что это – плот, на котором они втроем отправляются в интересное путешествие.

Девушка хотела подняться, но Давид мягко придержал ее за плечо:

– Лежи, лежи.

– Неудобно…

– Я сам тебе наливал, а водка, знаешь ли, никого не щадит. Поэтому все удобно.

– Скажи ей, что жизнь – это не ожидание чуда! – заявила Маргарита.

– А что тогда?

– Просто чудо. Скажи, а то мне она не верит.

– Позвольте мне прервать ваши вечные споры, – негромко затянул Давид своего любимого БГ, – позвольте расшатать скрепы и опоры. Время беспощадно, оно как волчица, мы сидим здесь, а оно мчится…

Маргарита погладила его по плечу. После смерти Петеньки она ни разу не слышала, чтобы Давид пел, и совсем забыла, какой у него хороший голос.

– Дальше, Давочка!

– А дальше там не для дамских ушей, – улыбнулся Давид, – но суть в том, что сегодня мы всё сделали правильно.

Зиганшин вдруг обнаружил, что незаметно для себя попал в паутину какого-то страшного бабского синдиката и вряд ли когда-нибудь сможет вырваться. Мама, Фрида, Анжелика Станиславовна и обе Светы объединились и выступали против него могучим единым фронтом, и сегодня утром, когда Фрида, приоткрыв один глаз, сказала ему: «Анжела просила тебя вечером заехать к ней домой, возьмешь детские вещи, а заодно что-то вам там надо по работе», Зиганшин окончательно понял, что сопротивление бесполезно.

Жену он понимал – Фрида реаниматолог, работала в мужском коллективе, поэтому подруг не завела, вот и тянется к Анжелике Станиславовне, опытной многодетной матери.

Но что его собственная мама теперь не может студня сварить без мудрой консультации Ямпольской – это вызывало шок.

Но делать нечего, и в назначенный час Зиганшин, с трудом приткнув машину на небольшой парковочке возле сетевого магазина, звонил в дверь Анжелики Станиславовны.

Она уже успела переодеться в домашнее – спортивный костюм такого запредельно бирюзового цвета, что Зиганшин дернулся, словно от удара током.

– Пошли, я обещала Фриде тебя покормить. Вас, если угодно, товарищ подполковник.

– Да уже не угодно.

– Ну слава богу!

Она провела Зиганшина в кухню, где ничего не изменилось со времен его первого визита, и усадила за тот же самый выскобленный до белизны деревянный стол. Через секунду перед ним оказалась большая тарелка густого куриного супа с лапшой.

Зиганшин вдохнул упоительный аромат и без дальнейших дискуссий заработал ложкой. Он обожал это блюдо, но почему-то ни мама, ни жена никогда его не готовили, так что сейчас он наслаждался любимым вкусом, а сознание, что этим он как бы немножко предает своих женщин, служило приятной приправой.

Анжелика смотрела на него, словно бабушка на любимого внука и, как настоящая бабушка, налила добавки.

– Мы с дочками тебе две коробки приготовили. В одной всякие вещички отобрали, что получше, а в другой – коллекция Барби. Девчонки вчера весь вечер отмывали кукол, так что они совсем как новые, и одежда тоже, нераспечатанная вообще есть. Поверь, родной, меняться детскими вещами не зазорно. Все нормальные люди так поступают, – говорила Анжелика, подавая ему чай с огромным куском яблочного пирога.

Зиганшин откусил и зажмурился от удовольствия.

– Слушай, а как же так получилось, что у вас обе дочки Светы? – вдруг спросила Ямпольская.

– Фантазия бедная.

– Нет, серьезно. Вроде адекватные люди, и вдруг такое.

– А ты сама не догоняешь? Пирог, кстати, сказка.

– Так, погоди, – нахмурилась Ямпольская, – это что же, кто-то приемный у тебя?

– Все. Только не обсуждай эту тему на службе, пожалуйста.

– Будь спокоен. Нет, ну ни фига себе! Ого! – Она всплеснула руками. – Ну, Фрида партизан! И сама я ни за что бы не подумала. Они же на вас так похожи.

Зиганшин пожал плечами и решил не объяснять, что старшие – его родные племянники.

– Особенно младшая Света, – продолжала она, – старшие больше в Фриду, а девочка – вылитый ты.

– Что, правда? – спросил Зиганшин, чувствуя, как против воли губы расползаются в глупую улыбку.

Анжелика не успела ответить, потому что в кухню вошел муж.

– Пупсик, – начал он, быстро ответив на неловкое приветствие Зиганшина, – а где моя белая майка?

– Коля, ты понимаешь, что преступность распоясалась? Фактически родина в опасности, а я все брошу и побегу тебе майку искать?