Джефф Зентнер - Змеиный король

— Я…

— Да, да, я знаю. Ты не можешь. Но это чушь собачья. Ты можешь. Просто не станешь этого делать.

— Я не могу. Я не могу даже с кровати встать.

— Поехали со мной. Поедем в Нью-Йорк. Ты будешь спать у меня на диване. Найдем тебе работу. Я буду приставать к тебе с Библией и заставлять тебя раскаиваться, чтобы ты чувствовал себя как дома.

— Нет.

В его голосе была печальная решимость.

— Я тебя не брошу.

Дилл перекатился обратно на бок. Она взяла его за руку и осторожно попыталась развернуть к себе.

— Дилл…

Он отбросил ее руку и прошептал:

— Просто уйди. Я хочу побыть один.

— Тебе нельзя сейчас оставаться одному.

— Черта с два. Пожалуй, самое время привыкать к одиночеству. УЙДИ.

Дилл никогда еще не был с ней так резок.

— Нет. — Она старалась не выдать своего ужаса и беспомощности.

— Уйди! — заорал он. — Оставь меня в покое!

Она встала, схватила его за руку и резко развернула на спину. Попыталась заставить свой голос не дрожать, но это ей удавалось плохо. Ткнула указательным пальцем в его голую грудь.

— Ладно. Знаешь что? Ты ведешь себя паршиво. Ты несправедлив ко мне, и меня это бесит. А если думаешь, что я просто позволю тебе утонуть и не попытаюсь тебе помочь, то ты ошибаешься. Сегодня я дам тебе побарахтаться во всем этом, потому что иногда так нужно, но поверь: я заставлю тебя выполнить данное мне обещание. И мы починим порванную струну на твоей гитаре. Уяснил?

— Отлично. Просто уйди.

— Тебе сейчас плохо и больно. Но мне будет больнее в сотни, в миллионы раз, если с тобой что-то случится.

Дилл не ответил. Только молча повернулся на бок. Лидия смотрела на него, подыскивая напоследок правильные слова, что-нибудь, способное все исправить: идеальную шутку, остроумную реплику, глубокомысленное изречение. Но на сей раз она ничего не могла придумать. Тогда она повернулась и вышла. Еще мгновение постояла в гостиной, сжимая кулаки, делая глубокие вдохи и пытаясь не расплакаться. Когда она закрывала за собой входную дверь дома, у нее было такое ощущение, словно она замуровывает камнем вход в склеп.

Она лежала на своей кровати в полном изнеможении. Ее тело было словно налито свинцом. В школе сегодня был отвратительный день. Все было ужасно. Чтобы успокоиться, она уже собиралась включить свою любимую музыку — видео Дилла — и тут осознала, что и там у нее непорядок. Дилл терпеть не мог писать сообщения, потому что на его древнем телефоне-раскладушке это было жутко неудобно делать. Но она все равно ему написала, оттого что звук его потухшего голоса причинял ей боль. «У меня был худший день, и мне нужно знать прямо сейчас, что по крайней мере с тобой все в порядке, или я начну кричать и крушить все вокруг».

Через несколько секунд: « Кажется, я в порядке ».

Но он был не в порядке. Несмотря ни на что, тьма завладевала им. День за днем яд проникал все глубже, и он задыхался. Сон не помогал. Он никогда не просыпался отдохнувшим. Ему снились змеи. Он грезил о том, как поднимал их, позволял им обвиваться вокруг его рук и шеи, носил на себе их кожу, их головы и зубы; неухоженный, бородатый, смердящий; пустой остов. Ему снилось, как на улице он проходил мимо Лидии, приехавшей погостить домой на каникулы, и просто смотрел на нее своими безжизненными глазами. Они ничего не говорили друг другу. Трэвис тоже являлся ему во снах, они строили планы жить вместе и поставить рядом свои столы, а потом он просыпался и несколько секунд не мог понять, был это сон или нет. Ему снилось, как Лидия объявляет ему, что никуда не уедет. А проснувшись, он оказывался еще на один день ближе к потере того единственного, что у него осталось.

Лидия смотрела на него с таким лицом, как будто знала, что он ускользает, исчезает у нее на глазах, как туман в лучах утреннего солнца, и ничего не могла с этим поделать. Поэтому он проводил почти все время в одиночестве, не перезванивал ей. Когда он был рядом с ней — осознавая, что с каждой секундой ее отъезд все ближе, — ему становилось только хуже. А если они были вместе, она везла его посмотреть на поезда, но он больше не мог выносить их бурлящую силу, их энергию: у него не находилось для нее места.

Его мама пыталась достучаться до него посредством Писания, напоминая ему об испытаниях, выпавших на долю Иисуса. Это не работало, к тому же времени у нее было немного.

Все казалось беззвучным, бесцветным. Звуки достигали его ушей будто через толстое шерстяное одеяло. В нем больше не было музыки. В те редкие моменты, когда он садился что-нибудь написать, все заканчивалось лежащей перед ним пустой страницей. Пальцы не могли вспомнить, как играть аккорды. Голос оставил его. Лидия показывала ему все возрастающее число лайков и просмотров его видео, но и это не имело эффекта.

У еды не было вкуса. Все, что он ощущал, — всепроникающее и всепоглощающее отчаяние, как сажу на языке. Дилл перестал ходить на встречи с психологом.

Он шел по жизни словно призрак. Сам факт существования казался ему неправильным, раздражающим, некомфортным. Скрежет ногтей по школьной доске. Машина, которая едет без масла. Шестерни трутся друг о друга с лязганьем, ломая зубья, разрушаясь, сгорая, изнашиваясь.

Каждый день Дилл вставал и ехал в школу с Лидией. Их поездки проходили в основном в тишине, только порой Лидия пыталась его разговорить. Он считал минуты до окончания уроков, не в состоянии сосредоточиться. Ходил на работу и выполнял задачи как в какой-то полудреме. Потом возвращался домой и ложился спать — настолько рано, насколько это вообще было возможно, чтобы только не сталкиваться с матерью. Она понимала, что теряет его. Он видел это по ее лицу, что тоже причиняло ему боль. Он знал, что она за него молится, и ему не хотелось становиться еще одной молитвой, оставшейся без ответа.

А более всего над ним довлел сокрушающий груз судьбы, косное убеждение в том, что им движет какой-то древний, предопределенный сценарий, закодированный у него в крови, встроенный в структуру его имени, нечто ужасное и неизбежное.

Однажды утром в конце марта Дилл проснулся и задумался о том, будет ли он когда-нибудь счастлив. День, по крайней мере, был солнечным. Все вокруг зеленело и оживало, контрастируя с пустотой у него внутри.

Он пошел в парк Бертрам, посмотреть на поезд. Ждать пришлось долго. Потом он отправился на Колонну. На нем была его любимая одежда, та, что выбрала для него Лидия.

Дилл сел, прислонившись спиной к собственноручно сделанной надписи — перечню того, что когда-то любил. Закрыл глаза и, ощущая тепло солнца на лице, смотрел на световые узоры под закрытыми веками. Он думал о том, что теряет, есть ли у него хоть одна причина остаться. Нет.