Яков Липкович - Три повести о любви

За столом сидели трое. Вид у них был недовольный, полусонный. Аркадий понял: их только что подняли с нар.

— Наши кадры, — представил рыбаков Горячев.

Двое встали, уступая место. Третий, с толстой и короткой шеей, угрюмо посмотрел на вошедших и остался сидеть.

— Садитесь на тепленькое, — предложил Горячев.

— Спасибо за заботу, — улыбнулся Аркадий и обратился к тем двоим, которые поднялись: — А вы?

— Мы тут… на нарах, — ответил парень с круто вздернутым носом и молодецкими светлыми кудрями.

Второй рыбак, маленького роста, с глубокими складками у рта, промолчал. По возрасту он годился большинству в отцы.

Все сели.

Аркадий вынул из кармана два блокнота, один положил перед собой, другой многозначительно пододвинул к Маришке.

Сердитый рыбак вдруг поднялся и, не говоря никому ни слова, направился к выходу.

— Николай Иванович, ты куда? — спросил Горячев.

— Приду, — ответил тот и вышел, хлопнув дверью.

Рыбаки, сидевшие на нарах, переглянулись.

— Вот тут мы и живем, — сказал бригадир, пересев на освободившееся место.

Его взгляд вдруг остановился на Маришке. Прошло несколько долгих секунд.

Аркадий с силой нажал на карандаш — с треском обломился конец грифеля. Что ж, Горячева понять можно. Лицо у Маришки обыкновенное, но с секретом — изумительно хорошеет, едва начинают блестеть ее живые карие глаза. На улице чуть ли не каждый непременно оборачивался и смотрел ей вслед: тоненькая и стройная, она ходила легко и весело. Обычно такое внимание к ней вызывало у Аркадия гордость. Но сейчас он подумал, что хорошо бы сказать Горячеву, что они муж и жена.

И тут Маришка вдруг сама — вот умница! — по-видимому чтобы выйти из неловкого положения, неожиданно начала свое первое в жизни интервью:

— Сколько в бригаде людей?

— Сейчас семь.

— Это вы, — принялась подсчитывать она на пальцах, — двое этих товарищей… четвертый, который вышел… мальчик, что был с нами… и тот — с длинным лицом… седьмая — женщина?

— Точно, — подтвердил Горячев.

Аркадий улыбнулся: его умилила Маришкина дотошность.

— А она тоже рыбачка?

— Ну, не рыбачка, а все одно — первый человек в бригаде. Стряпка она.

— Стряпуха? — удивленно переспросила Маришка.

— Ну, стряпуха…

Кто-то громко фыркнул. Аркадий и Горячев одновременно обернулись. У порога стоял Миша и торопливо вытирал рукавом обрызганный подбородок — смешлив он, видно, был до крайности. Вошедший следом за ним длиннолицый неслышно прикрывал дверь, которая все время отходила. На его узких губах стыла улыбка.

Справившись с дверью, он подошел к Маришке, вкрадчиво спросил:

— Простите, вы имели в виду меня, когда сказали о вытянутой физиономии?

— Да, — игриво призналась Маришка.

— Я готов отдать должное вашей наблюдательности, — продолжал он иронически, — но у меня есть и достоинства.

— Не сомневаюсь, — сказала она.

— Премного благодарен.

Миша хмыкнул и вразвалку двинулся к нарам.

«Кто он, этот явно городской человек? — подумал Аркадий. — Какими ветрами занесло его в отдаленную рыболовецкую бригаду?»

Горячев сказал длиннолицему:

— Давай, Борисыч, присаживайся.

Тот наклонился к бригадиру и негромко спросил:

— А может, сразу придвинем стол?

— Как вы смотрите насчет того, — Горячев обратился к гостям, — чтобы пообедать с нами?

Маришка смутилась:

— Я не знаю… Аркаш, как ты?

— А что нам делать? — с внезапным раздражением ответил он. — Столовых ведь здесь нет!

— Ну и хорошо, что нет, — добродушно заметил Горячев. — Мы ваши гости! Тьфу ты! Вы наши гости. Все перепутал! — поправился он под Мишино хихиканье.

Противень был в добрую половину стола. В нем, издавая умопомрачительный запах, томились в собственном соку омули. Кудрявый (его звали Толя) и его немолодой приятель (Алексей Дмитриевич) осторожно дотащили и поставили это огромное блюдо на уже придвинутый к нарам стол. Пораженные размерами жарехи, Аркадий и Маришка переглянулись: неужели все это можно съесть?

И Маришка не выдержала:

— Ой, сколько рыбы!

— Да тут еще мало, — поиграл ямочками на щеках Миша.

— Мало?! — изумилась Маришка.

— Однажды мы два таких противня умяли.

— Нашел чем похваляться, — с недовольным видом упрекнул Горячев.

— А что в этом плохого? — поднял брови Миша.

— А то. Лучше бы помалкивал…

Наконец все расселись. Горячев, который придвинул свою табуретку поближе к Маришке, сделал знак Алексею Дмитриевичу. Тот достал из-под нар поллитровку, поставил на стол. У Борисыча заблестели глаза.

Вскоре на столе все было готово: составлены стаканы, нарезан хлеб. Перед каждым Толя положил вилку.

Горячев повернулся к двери:

— Где же Николай Иванович и Юзя?

— Я схожу, — мигом отозвался Толя.

Юзя… Так вот как звали эту славную, улыбчивую женщину. Странное, необычное для сибирской стряпухи имя.

— Я разолью? — потянулся к бутылке Борисыч.

— Погоди, — сказал ему Горячев и шутливо добавил: — А то вся выдохнется.

Послышались голоса — мужской и женский. На пороге показался, держа перед собой стопку мисок, Толя. Из-за его спины, улыбаясь, выглядывала Юзя. Замыкал шествие угрюмый и молчаливый Николай Иванович.

— Волки, что ли, вас утащили? — спросил Горячев.

— А я всю посуду перемыла! — весело и бойко ответила Юзя.

— На пару с Николаем Ивановичем?

— Он мне ножи точил.

— Да, от других не дождешься…

Пока вошедшие рассаживались, Борисыч серьезно и трепетно разливал водку.

Горячев был предупредителен. Выбрал для Маришки омуля, вытер листком из школьной тетрадки ее вилку.

— Ну, поехали! — с облегчением произнес Борисыч, первым поднося стакан ко рту.

Сквозь застольный шум Аркадий услышал:

— Ваше здоровье, Марина!

— Взаимно, — ответила она.

— Ваше тоже, — недалеко от Аркадия повис в воздухе стакан, зажатый сильной и красивой рукой.

Аркадий чокнулся.

— А со мной?

Глаза у Маришки страшно блестели.

— За тебя, — тихо сказал Аркадий.

— За тебя, — также шепотом ответила она. Залпом выпила, задохнулась, закашлялась.

Аркадий не помнил, чтобы Маришке еще когда-либо было так весело. Она заливалась смехом по любому, самому пустяковому поводу.

Неожиданно главным объектом дружеских насмешек стал непьющий Миша. Сперва принялись подтрунивать над тем, что он якобы не только уплел свою долю жарехи, но и тайком перебрался на другую половину противня. Затем зубоскалили по поводу его пропавшей вилки. А она действительно исчезла. Прямо как сквозь землю провалилась. И Горячев стал уверять всех, что Миша нечаянно проглотил ее за едой.

Маришка хохотала до слез.

Как и когда на столе появилась вторая бутылка, Аркадий не заметил. Его охватило беспокойство за жену. Он шепнул ей: