Яков Липкович - Три повести о любви

Ипатов удивленно посмотрел на нее: на фига ей с собою мать? Тоже удовольствие — все время быть там под ее опекой? Но может быть, она руководствуется какими-то соображениями? Только какими?

«Нет, нет, — ответила та. — Во-первых, это не очень удобно…»

«Почему неудобно?» — удивился Игорь.

«Во-вторых, — благодарно взглянув на него, продолжала мать Светланы, — мы с отцом собирались в выходной пройтись по комиссионным. Может быть, что-нибудь опознаем. Правильно в народе говорят: тонуть будешь, за соломинку схватишься…»

В ее словах Ипатову послышался упрек в его адрес…

«Вы не думайте, что я не помню своего обещания, — горячо заговорил он. — Мы сегодня втроем заходили в милицию, но нашего следователя не было на месте. Он будет только завтра. Завтра я схожу еще раз. Я тоже собираюсь походить… но не по комиссионкам, а по злачным местам. Возможно, именно там ошивается главный ворюга!»

«Да, да, сходи, Костенька!» — она и не думала отказываться от его услуг.

«А может, ты поможешь через своего генерала? — спросил Валька Игоря. — Ты же говорил, что ему ничего не стоит поймать воров?»

«Да, ему это легче сделать, чем кому бы то ни было… Я завтра же поговорю с ним! Он сделает все, о чем я его попрошу!» — уверенно заявил Игорь.

«Вот!.. Я всегда говорила, что на свете есть справедливость! — с душевным подъемом произнесла Зинаида Прокофьевна. — Вас нам, Игоречек, сам бог послал!»

Валька вполголоса торжественно прокомментировал:

«Рука всевышнего отечество спасла!»

«Валечка, вам все шуточки, — сказала Зинаида Прокофьевна. — Кому еще чаю налить?»

Давно он не видел такого странного и тревожного сна. Где-то в деревне (а возможно, и на даче) по двору, поросшему травой-муравой, под бдительным присмотром хохлатки бродил выводок цыплят. Ипатов взял горсть пшена и стал посыпать: «Цып-цып-цып…» Цыплята устремились на зов. Каждый желтый пушистый комочек венчала человеческая головка с очаровательным детским личиком. После того как цыплята склевали все пшено, они двинулись вслед за Ипатовым и кричали ребячьими голосами, что хотят по маленькому. «Хотим пи-пи!» Он провел их за сарай, где они суетливо справили свою маленькую нужду. И в этот момент одного цыпленка с чудесными детскими глазами утащила хозяйская собака. Ипатов долго гонялся за нею по двору, но так и не догнал. На крыльцо вышла хозяйка. Она посмотрела на Ипатова и спокойно сказала: «Да оставьте!.. Ведь цыплята, а не люди!..»

Сегодня под утро умер Станислав Иванович. Ипатов сквозь сон слышал, как он долго не мог уснуть, все ворочался, кряхтел, а когда наконец угомонился, никому и в голову не пришло, что он уже неживой. Первым это обнаружил на рассвете Александр Семенович. Он едва не раздавил кнопку палатной сигнализации, вызывая дежурного врача. Ипатов с ужасом смотрел на помертвелое, синюшно-белое лицо Станислава Ивановича с неподвижными открытыми глазами. Взгляд их был устремлен в потолок, по которому разгуливали потревоженные мухи. А ведь старик чувствовал приближение смерти, искал сострадания. Но как можно было жалеть его полной жалостью, если он сам никого не жалел, не любил всех, кто хоть чем-нибудь отличался от него? Через несколько минут отходившее, отслужившее, от-ненавидевшее тело Станислава Ивановича переложили на каталку, накрыли простыней и повезли по коридору к большому грузовому лифту.

Потом собрали постель, все, что было в тумбочке и на ней, завязали в узелок, протерли мокрой тряпкой пол под кроватью, вынули из металлической рамки температурный листок. Короче говоря, когда подошло время утреннего измерения температуры, койка Станислава Ивановича уже была готова к приему нового больного…

И к вечеру он появился…

Но за два часа до его появления в палату уверенными, решительными шагами вошла госпожа продюсер. Загорелая, с выцветшими под нещадно палящим казахстанским солнцем волосами, с бледно накрашенными губами, Ирина выглядела очень молодо, лет этак на сорок — сорок пять. А ведь в будущем году ей выходить на заслуженный отдых, о чем мадам не любила распространяться.

— Ну, здравствуй, милый! — сказала она, то ли случайно, то ли умышленно разминувшись с ним поцелуями.

Затем она присела к мужу на кровать и, вытянув длинные, покрытые густым коричневым загаром ноги, устроила ему выволочку за то, что он не сообщил ей о своей болезни.

Ипатов стал оправдываться. Дескать, не хотел, чтобы зря психовала. Потом рассудил так: киногруппу бросить она все равно не сможет. Да и не представлял себе, чем бы она могла помочь. Родных в реанимацию не допускали, а когда он начал поправляться, его каждый день кто-нибудь навещал. Машка вообще не вылезала из палаты. Приходила прямо из школы и торчала допоздна. Олег бывал реже, но при его невероятной занятости и на том спасибо. Вот спроси соседей, если не веришь…

Ипатов обернулся, но Александра Семеновича уже и след простыл. Видимо, ушел, чтобы не мешать встрече супругов. Алеша же выписался на днях, к чему Ипатов еще никак не мог привыкнуть…

Разумеется, случись что-нибудь с ним, продолжал бубнить Ипатов, ее бы сразу поставили в известность. А так — какой был смысл ее беспокоить? Словом, все хорошо, что хорошо кончается…

— Сволочь ты, Костя! — вдруг сказала Ирина.

— Весьма признателен, — ответил он, с любопытством поглядывая на янтарные бусы на высокой стройной шее жены, которых раньше он не видел у нее.

— Ты можешь не ерничать?

— Ну хорошо, сволочь так сволочь!

Она встала с кровати, подошла к нему и подняла за подбородок его голову.

— Ты очень скучал по мне?

— Очень.

— По глазам вижу, врешь!

— А ты?

— Я только о тебе и думала.

— Да?

— Нужны доказательства?

— Ну здесь, в палате, — усмехнулся Ипатов, — не очень разбежишься с доказательствами…

— Нет, милый, с этим надо подождать, — игривым голосом произнесла она. — До полного, полного, полного выздоровления.

— Все равно комнаты для свидания супругов в больницах не предусмотрены. Другое ведомство. Да и смерть здесь попроще, без фокусов. Лег спать — и нет. Вот сегодня ночью на этой койке один старик отмучился…

— На этой? — серые глаза Ирины испуганно расширились.

— Ты думаешь, она не очень для этого приспособлена? — иронически осведомился Ипатов.

— Нет, милый, меня поразило другое. Связь между смертью и этой, такой домашней, такой конкретной постелью.

— Ты полетишь обратно?

— Да, конечно.

— Как идут съемки?

— Как всегда. В этом месяце должны кончить.

— Премия светит?

— А я на что, милый?

— Ну хоть смотреть можно будет?

— Мура!

— О чем?

— Спроси что-нибудь полегче. Страсти-мордасти на восточный лад.

— С трудом отпустили?