Марсель Паньоль - Слава моего отца. Замок моей матери [сборник, litres]

– Ба, святой вы человек! – воскликнул Бузиг. – «Грозит» не значит «катастрофа»! Этим я хотел сказать, что в самом неблагоприятном случае ворчун и мог бы подать жалобу в службу канала, но дальше она не пошла бы, поскольку моя сестра… Не забывайте про мою сестру!

Я полностью придерживался его мнения. Но не отец.

– Я отнюдь не сомневаюсь в способностях и влиятельности твоей сестры, хотя меня и смущает, что она занимается не слишком почетной деятельностью. Но у меня есть принципы, – сурово произнес он.

– Ой, ой, ой! – взвился Бузиг. – Принципы, ой, ой, ой! – И тоном взрослого, обращающегося к ребенку, добавил: – Ну что вы, господин Жозеф, какие тут принципы?

– Мне было бы стыдно проникать тайком в чужие владения, да еще с целью сугубо частного порядка, только ради своих личных интересов; мне кажется, это было бы недостойно школьного учителя, преподающего уроки нравственности… А если бы вот этот паренек, – он положил руку на мое плечо, – увидел своего отца, крадущегося, как какой-нибудь мародер, вдоль изгороди, что бы он подумал, а?

– Я бы подумал, что так короче, – обронил я.

– Совершенно верно, – подтвердил Бузиг.

– Слушай, папа, – вмешалась в разговор мать, – я знаю многих, которые согласились бы, не колеблясь ни минуты. Два часа в субботу вечером и два часа в понедельник утром – выигрыш в четыре часа!

– Я предпочитаю идти лишние четыре часа и сохранить уважение к самому себе.

– И все же жестоко заставлять детей маршировать столько времени, как будто они уже вступили в Иностранный легион, – печально проговорил Бузиг, – да с таким снаряжением, да еще с их тонкими, как вермишелины, ногами… Госпожа Жозеф тоже не отличается богатырским сложением.

– Ходьба – самый здоровый из всех видов спорта, – возразил на это отец.

– А также самый утомительный, – вздохнула мать.

– Слушайте, вот что я придумал, – вдруг снова загорелся Бузиг, – это все уладит: я дам вам фуражку, какие носят служащие канала. Вы будете идти впереди, а если кто вас и увидит издалека, вы ему помашете рукой в знак приветствия, и никто вас ни о чем не спросит.

– У тебя определенно наклонности рецидивиста! – возмутился Жозеф. – Фуражка служащего канала на голове у школьного учителя! Неужели ты не понимаешь, что это может довести до каталажки?

– А моя сестра? Вы опять забываете про мою сестру!

– Ты бы поменьше говорил о ней! Я благодарю тебя за предложение, которое свидетельствует о твоей благодарности и дружбе. Но должен отказаться, не настаивай!

– Тем хуже, очень жаль… – Налив себе солидную порцию белого вина, он вздохнул: – Жаль из-за детей и госпожи Жозеф… Жаль. Я хотел оказать вам услугу. Но прежде всего, прежде всего, от этого пострадает сам канал.

– Канал? Что ты хочешь сказать?

– Как! – вскричал Бузиг. – Значит, вы не отдаете себе отчета в том, насколько важно сказанное вами по поводу цемента?

– Верно, – неожиданно вмешалась мать, приняв озабоченный и очень серьезный вид, как у какого-нибудь специалиста в той или иной технической отрасли, – ты, кажется, не вполне отдаешь себе отчет!

– Да будет вам известно, – пылко продолжал Бузиг, – подрядчик, который переборщил с песком, будет обязан возвратить нам по крайней мере две тысячи франков, а может быть, и того больше – все две тысячи пятьсот! Я непременно доложу обо всем по начальству, и мошенник свое получит. А благодаря кому? Благодаря вам!

– Я сказал это просто так, – возразил отец. – Я не уверен до конца…

– Да нет же! Нет! Вы уверены! Впрочем, все это будет проверено в лаборатории. А ведь вы только один раз приблизились к каналу и не очень внимательно присматривались, потому что вам было не до того… А если бы вы бывали здесь дважды в неделю!.. О-ля-ля!

Он повторил это «О-ля-ля!» с каким-то мечтательным восторгом.

– Значит, ты полагаешь, что мое тайное – и бесплатное – сотрудничество являлось бы своеобразной платой за право прохода? – задумчиво произнес отец.

– Оно сторицей, если не больше, окупило бы это право! – воскликнул Бузиг. – А что до меня, – добавил он, – если бы вы по понедельникам посылали мне записочку в виде небольшого отчета, я сразу же переписывал бы его – разумеется, добавив пару-тройку орфографических ошибок – и передавал начальству! Вы представляете себе, как упрочилось бы мое положение? Немножко вы, немножко сестра, – глядишь, через год я стану начальником отдела!

– Жозеф! Прежде чем отказаться, ты бы хорошенько подумал, – посоветовала мать.

– Что я и делаю, – произнес отец и отхлебнул от своего коктейля.

– Это же дуршлаг! – вмешался вдруг в разговор взрослых Поль.

– Если бы мы могли добираться до места к семи часам вечера, это было бы сказкой… – мечтательно проговорила мать. – К тому же, – добавила она, обращаясь к Бузигу, – сколько бы мы сэкономили на обуви для детей!

– И не говорите, – подхватил Бузиг, – у меня тоже двое мальчишек, а сколько стоит пара ботинок, мне прекрасно известно…

Все надолго замолчали.

– Верно и то, – наконец заговорил отец, – что если я смогу быть полезным обществу, пусть даже действуя не совсем законно, то… С другой стороны, если я в силах тебе помочь…

– Помочь мне! – воскликнул Бузиг. – Да это может изменить всю мою карьеру!

– Я в этом не уверен, однако подумаю. – Отец взял ключ и с минуту смотрел на него. – Еще не знаю, воспользуюсь ли им… Посмотрим на следующей неделе. – С этими словами он сунул ключ в карман.

В понедельник утром, когда мы возвращались в Марсель, отец отказался воспользоваться волшебным ключом; он некоторое время смотрел, как тот сверкает у него на ладони, затем опять сунул его в карман, приговаривая:

– С одной стороны, спускаться намного легче, чем подниматься; с другой стороны, мы пойдем налегке, значит не стоит и рисковать сегодня.

Так что мы пошли обычным маршрутом. Но в тот же вечер, после уроков, отец на полчаса исчез куда-то: когда он появился снова, под мышкой у него было три или четыре книги. Сколько их было точно, не скажу, поскольку это были просто кипы страниц с напечатанным текстом, чьи пожелтевшие, обветшавшие от времени края напоминали кружева на панталонах моей бабушки.

– Получить необходимые знания не помешает, – бросил он мне.

Это были разрозненные тома: «Каналы и мосты-водоводы», «Орошение бесплодных земель» и «Водонепроницаемые покрытия», как это понималось в эпоху господина де Вобана.

– Именно в старых книгах, – объяснил отец, – и можно почерпнуть самый что ни на есть здравый смысл и лучшие из проверенных рецептов.

Разложив на кухонном столе эти почтенные реликвии, он, не откладывая в долгий ящик, принялся за дело.

В следующую субботу, в пять часов, мы оказались перед первой дверью. Отец решительно открыл ее: он находился в полном согласии со своей совестью, поскольку переступал запретный порог отнюдь не для того, чтобы сократить слишком длинную дорогу, а чтобы уберечь от разрушения ценнейший канал и тем самым спасти Марсель от засухи, вслед за которой неизбежно последовали бы и чума, и страшная азиатская холера.