Ричард Руссо - Эмпайр Фоллз

Майлз согласно кивнул, хотя представления не имел, правда это или нет.

— Думаете, Тик успеет на сеанс в половине десятого? Мы отсюда в кино, — сказала девочка.

— Приложу все усилия, — ответил Майлз и удивился, когда его обиходная вежливость вызвала улыбку, абсолютно несоразмерную сказанному. Майлз мигом узнал эту улыбку: точно так же в возрасте предполагаемой Кэндис улыбалась Синди Уайтинг в ответ на любое проявление участия. Обнаруживая тем самым, как плохо ей живется.

— Обидно, что Джон не может пойти с нами, да, Кэндис? — сказал тощий паренек, которого Майлз встречал в школе, но не помнил, кто он такой.

— Заткнись! — крикнула девочка так громко, что все в ресторане обернулись на нее.

— Эй, — начал Майлз, собираясь добавить «в ресторане кричать не принято», но увидел, что глаза у девочки полны слез.

Господи, подумал он, как ужасно быть подростком, когда ты бурлишь эмоциями и при малейшем толчке они переливаются через край. Получается, что взросление, попросту говоря, сводится к обретению навыка упрятывать свои чувства как можно глубже. С глаз долой и, по возможности, из сердца вон.

— Окей, мистер Роби, — сказал Зак Минти. — Передайте Тик, чтобы она не волновалась. Мы заедем за ней. И спасибо за предложенное угощение.

Когда они ушли, Майлз, прибрав, усадил за столик компанию из пятерых человек, а оставшиеся в очереди компании поменьше добавил в лист ожидания. Лишь спустя час, когда в зале стало поспокойнее, он смог вернуться в подсобку.

— Твои друзья сказали, что еще вернутся, — сообщил он дочери.

Тик сверкнула глазами, быстро отвернулась и наклонилась к машине, чтобы вынуть пластиковый поднос с запотевшими бокалами:

— Ладно.

Подойдя к сушилке для посуды, Майлз выбирал наугад бокалы и рассматривал их на свет. Все было не так скверно, как он боялся, но на большинстве бокалов снаружи виднелись малюсенькие затвердевшие плевки моющего средства, и Майлз отколупнул их ногтем.

Затем снял рубашку, повесил ее на крючок и взял лежавший на машине нож для колки льда; нож всегда держали под рукой для приведения в чувство капризной старушки «Хобарт». Когда ее распылители засорялись — что случалось регулярно, — бокалы не отмывались до блеска, а нож для колки льда годился для прочистки не хуже любого другого инструмента.

— Я думал, весной ты дала Заку Минти отставку, — сказал Майлз, сунув голову в машину, и голос его прозвучал гулко. Тик не отвечала, он повернулся к ней и увидел, что она пожимает плечами. — Что это значит?

— Что?

— Пожимание плечами. — Ответ ему был известен, конечно же. Это означало «не твое дело».

— Ничего, — сказала Тик. Вторичное подтверждение, если ему было мало.

Майлз опять сунул голову в «Хобарт». Несколько распылителей действительно засорились, Майлз поковырялся в них минут пять, на большее не хватало времени, а в таком виде они продержатся до утра и более тщательной очистки. Когда он снова загрузил машину, из глаз его дочери текли слезы, она опустила голову и ссутулилась словно под тяжестью некоего невидимого груза.

— Ой, солнышко, — Майлз привлек ее к себе настолько близко, насколько она позволяла, — все нормально.

— Я знаю, ты на дух его не выносишь, — всхлипнула она у него на груди.

— Неправда, — ответил Майлз, — он еще мальчишка. Но что реально невыносимо, так это мысль о том, что ты боишься рассказывать мне о своих делах.

— Не о чем рассказывать. — Она отпрянула, хмурясь и не глядя ему в глаза. — Мы просто встречаемся. Всей тусовкой, не только я и Зак.

— Как я понял, там за столиком была Кэндис?

— В майке с единорогом?

Майлз кивнул:

— Сдается, она тоже запала на Зака.

— Что значит тоже ? Я на него не западаю.

— Хорошо. — Ее объяснения не рассеяли тревоги Майлза, но продолжать расспросы он поостерегся. — Сама разберешься. Ты уже не ребенок.

Хотя на самом деле ребенок. Ладно, допустим, чуть больше чем ребенок. Девочка с интеллектом взрослого человека и, возможно даже, с некоторым взрослым опытом, она умнее, надежнее и ответственнее многих своих сверстников, но все же еще ребенок. Достаточно взглянуть на нее, чтобы это понять. И не просто ребенок — его ребенок. Куда больше его, чем ее матери Жанин, что бы там ни говорили в суде. Ребенок, которому пока рано оставаться без отцовской нежности и защиты.

— Получи я хотя бы письмо…

Майлз не сразу понял, что она говорит о том мальчике на Мартас-Винъярде.

— Прошло совсем немного времени, — сказал он. Почти месяц — вечность в возрасте Тик. — И справедливости ради, ты ведь ему тоже не написала, так?

Снова горестное пожимание плечами:

— Зачем?

Нет, выходит, она разом и ребенок, и не ребенок. В свои шестнадцать она уже знает: тот, кто делает первый шаг, рискует крупно подставиться. Напиши она первая, а мальчик не ответил бы, так было бы еще хуже. И теперь она мирится с тем, что есть, понимая, что это она сможет вытерпеть, но боится, что, если станет хуже, ее сил не хватит. Майлз вспомнил пророчество Дэвида: если Майлз не пошевелится, Тик ничего не светит, кроме как унаследовать его должность управляющего в «Имперском гриле».

Майлз хотел еще что-то сказать, но вдруг ощутил перемену в воздухе и, обернувшись, увидел Джона Восса, стоявшего неподвижно в дверном проеме с тазом грязной посуды. Он будто материализовался из ничего, как джинн из бутылки, хотя, наверное, появился, когда Майлз был головой в посудомоечной машине. Сколько же он стоит здесь, приоткрыв рот так, что видны длинные острые зубы? Смахивает на пса в ожидании пинка. Нет, не пса, подумал Майлз. Более всего парень напоминал андроида из кинофантастики, у которого вот-вот сядет батарейка. Смотрел он не на них, но куда-то вбок, чуть вздернув голову, словно с вышедшей из строя батарейкой он утратил способность двигаться, но мог слышать по-прежнему. Что такого было в его беспомощности, что побуждало к жестокости? Майлз подавил желание приказать парню валить куда подальше. Какого черта он стоит тут и подслушивает интимный разговор отца и дочери? Как можно в его возрасте настолько не владеть навыками общения: не покашлять, войдя, не извиниться за беспокойство или просто поставить чертов таз и ретироваться?

— Можешь оставить это рядом с сушилкой, — сказал Майлз, чем привел парня в движение, его батарейка сдохла не до конца.

Когда дверь за ним закрылась, момент сказать Тик нечто важное был упущен, и Майлзу казалось, что вторжение паренька лишило его некоего шанса — хотя он представления не имел, что это был за шанс, — и, возможно, безвозвратно. Майлз был готов сказать дочери нечто глубоко выстраданное о том, что нельзя загонять себя в угол, и не только об этом, но еще и о чем-то большем. Но мысль была утеряна, порыв иссяк.