Петер Хениш - Маленькая фигурка моего отца

Господин в макинтоше, однако, был готов заплатить за них кучу денег. Помню, как он достает из толстого бумажника несколько стошиллинговых банкнот. Они с отцом не договорились о цене, или этот тип, с самого начала показавшийся мне несимпатичным, просто хотел его одурачить? Так или иначе, в следующий картине, которую сохранила моя память, его уже нет, зато слева и справа от отца сидят двое полицейских и настойчиво его в чем-то убеждают.

Позднее (уже успело стемнеть) мы в сопровождении полицейских идем по выставочному павильону, вероятно, в сторону полицейского участка. Не помню, что говорят полицейские, но что-то из сказанного ими приводит отца в панику. Внезапно он отпускает мою руку, за которую до сих пор меня держал, хоть как-то успокаивая, кричит: «Беги, Петерле, беги!», — и в следующее мгновение бросается бежать сам. Наверное, была уже ночь, передо мной встают неясные очертания предметов, но отец бежит что есть сил, причину его паники я до сих пор не могу себе объяснить, и ныряет в кусты.

Я тоже бросаюсь бежать, чувствуя, как мышцы щек, чутко реагирующие на душевную боль, сводит судорогой, но, само собой, меня все-таки ловят. Вскоре ловят и отца, и я, с одной стороны, испытываю облегчение, ведь куда бы он делся, это ночью-то, внезапно нырнув в кусты, а с другой стороны, при виде его (полицейские держат его под локти, он, значительно ниже ростом, пытаясь вырваться, сучит ногами, едва достающими до земли) мне ужасно хочется зареветь. Полицейские смеются. Возможно, над ним. Впервые я вижу в отце трагикомическую фигуру. Возможно, двое патрульных не такие страшные, как кажется, возможно, они смеются добродушно, возможно, они и тогда, вначале, не говорили серьезно, а скорее шутили.

Судя по ответам на пленке, отец не может вспомнить, что это за случай. И когда же это было, скажите на милость? Ну да, в первые послевоенные годы можно было впутаться в разные сомнительные аферы. Но мы еще не добрались до послевоенных лет. Он остановился на самом окончании войны.

В апреле сорок пятого. В английском лагере для военнопленных. На разбомбленном аэродроме в Шверине. Вот куда пришлось попасть маленькому человеку, чтобы спастись от большой войны. Бегство по всем правилам, как о нем повествует отец, образцовое бегство, предполагает и плен по всем правилам.

По сравнению с русским, английский плен был не так уж плох. Хотя условия жизни в британском лагере отец и его приятели представляли себе только понаслышке, слухов этих оказалось достаточно.

— Мы узнали, что Шверин оккупирован англичанами, а ничейную землю, по которой мы проезжали еще вчера, вот-вот займут русские. Тут мы натянули белую простыню на радиатор и так вкатили в Шверин.

Нагло, как ни в чем не бывало, — говорит отец, — держась молодцом, в форме со всеми знаками различия, как на параде. Хелло, Томми, вот и мы! Ну, что вы с нами будете делать?

Я рассчитывал, — признается отец, — что с нами как с военными корреспондентами и потенциальными обладателями важной информации будут обращаться не так, как с простыми солдатами, и даже представлял себе головокружительный поворот в карьере — поступление на службу Его Величеству. Но, к счастью ли, нет ли, у нас только отобрали камеры и пленку и после короткого допроса поступили с нами, как со всеми остальными, то есть отправили в лагерь.

И вот застрял я пока в лагере, — продолжает отец. — Вообще-то говоря, мне было там неплохо. Обращались с нами сносно, голодом не морили. Но постепенно до меня стали доходить неприятные слухи.

Якобы целые области будут переходить из рук в руки. Якобы границы оккупационных зон будут выравнивать. Якобы Шверин отойдет русским. А русский плен означал отправку в Сибирь.

Времени на размышление у нас не оставалось, — говорит отец, — Но вот в чем штука: в Шверине я познакомился с одной женщиной. При каких обстоятельствах, — это отдельный разговор. В любом случае, она каждый день приходила к колючей проволоке. Ну, что ты на меня так уставился, ну, так все сложилось. Эта Герта был просто душка, а для того времени, когда все ходили несчастные, грязные и голодные, она еще и выглядела неплохо. И еще худо-бедно меня подкармливала.

Так вот, у Герты в Шверине был домик. Не квартира, а домик, хоть и маленький, но с погребом и чердаком. Вот я и подумал, а не получится ли у меня устроить там убежище.

Герта уже приютила у себя сестру с маленьким ребенком, бежавшую с востока. Но сказала, что, если мне действительно удастся выбраться из лагеря, я могу рассчитывать на нее. Она была молодая вдова, ее муж погиб под Ленинградом. «Если ты постучишься в мою дверь, местечко для тебя всегда найдется».

Значит, надо было вырваться, — заключает отец. — Легко сказать… Целыми днями я ломал голову, как бы сбежать, и ни до чего не додумался. Но тут, как это часто бывало в моей жизни, помог случай, или провидение, или, можно сказать, Господь Бог.

Ну, вот представь себе: шатаюсь я по лагерю, не нахожу себе места. И вот в разрушенном ангаре натыкаюсь на опрокинутый шкаф. Такой металлический, гаже не придумаешь. Заглядываю внутрь, дверца оторвана, а там! — весь шкаф забит комплектами комбинезонов. Знаешь, такими старыми комбинезонами для наземного персонала. Никаких знаков различия на рукавах, на груди, ничего. Мышиного цвета, незаметные рабочие комбинезоны. Слушай, у меня сразу возникло непреодолимое желание примерить такой костюм.

И вот я сбрасываю форму и быстренько натягиваю на себя комбинезон, подарок Небес. Рукава и штанины мне длинноваты, но я же не на конкурс красоты собираюсь. Вот, значит, я загнул штанины, закатал рукава — и давай Бог ноги. А поможет ли мне этот комбинезон, выяснится прямо сейчас.

Дело было вечером, наступали сумерки, и это играло мне на руку. Во-первых, потому, что меня труднее было рассмотреть, а во-вторых, когда я спрятался за бухтами кабеля, мне пришлось ждать совсем недолго, пока из лагеря не ушли первые рабочие. Дело в том, что — чуть было не забыл сказать! — у нас в лагере работали и гражданские. Подростки, которых не успели загрести в фольксштурм, бывшие узники концлагерей, вольнонаемные поляки. Они приходили утром и уходили вечером, как обычные рабочие. Что делали? Да расчищали аэродром от обломков и мусора. И большинство носили комбинезоны вроде слесарных. Почти не отличимые от моего, по крайней мере, в сумерках. Так вот, рабочие эти уходили организованными группами. Ну, и что, по-твоему, сделал твой папа? Схватил металлический прут, который был прислонен к дощатому забору, и, взвалив этот прут на плечо, просто пристроился в конце очередной группы гражданских.

А в лагерных воротах стоял негр, настоящий гигант, — говорит маленький, щуплый отец, и это меня совсем не удивляет. — Он мне еще крикнул то ли «HEY MAN», то ли «WHO ARE YOU?», [41] «Эй, ты кто?» (англ.). а я ему в ответ: «Кто-кто! I work here!» [42] «Я здесь работаю!» (англ.).