Виктор Ерофеев - Мужчины
- Название:Мужчины
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Издательский дом «Подкова»
- Год:1999
- Город:Москва
- ISBN:5-89517-060-1
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Виктор Ерофеев - Мужчины краткое содержание
Мужчина, утверждает Виктор Ерофеев, встречает XXI век с белым флагом капитуляции в руках. Это напоминает автору размахивание кальсонами. О русских мужчинах он пишет как об «облаке в штанах», но не в том нежном смысле, который имел в виду Маяковский, а как о фантоме: «Мы говорим на языке пустоты. Русский мужчина уже-еще не существует. Русский мужчина был, русского мужчины нет, русский мужчина может быть. Такова диалектика».
В 37 мозаичных текстах, которые собраны воедино темой и стилем на тонкой грани прозы и эссеистики, Виктор Ерофеев рассматривает мужчину в разных мыслимых и немыслимых позициях. Он пишет о культурных фасадах и шершавых изнанках женско-мужских отношений. Формулируя своеобразный кодекс мужчины, Виктор Ерофеев, как всегда, рассказывая о другом и других, с дерзкой откровенностью и самоиронией рассказывает о себе.
Издание книги осуществлено при содействии: Збигнева Шабуцкого.
Мужчины - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Ясно, что после такого дела посещение джаз-клуба (15-й способ) или какого-нибудь псевдокрутого бычарного заведения (28-й) с хилым стриптизом выглядит менее вдохновляющим. Эти испытанные способы ночной жизни если и не окончательно устарели, то по крайней мере отошли на второй план. Реально опасным джаз был только для Максима Горького, да и то из-за старческого холуйства, а что касается стриптиза, то обнаженная натура восхищает пресыщенное население лишь в совершенных или вовсе уродливых формах. Трансвестистка, где ты?
Москва не долго плелась в хвосте у Нью-Йорка и Амстердама, и если мы в чем и обогнали Запад, так это в скорости разочарования в ночной халтуре. Коммерческий секс, в конечном счете, расхолаживает разницей между фантазмом и предложением. А если говорить о садомазохизме, то немцы все-таки и есть немцы: у них получается органичнее.
Интимизация ночного образа жизни в старинных формах ночного чтения (4-й) и просматривания видеофильмов (22-й) снова в моде. Это красиво и опасно для глаз. Глаза слипаются. Всем хорошим во мне я обязан сну.
«Два Михаила»
Булгаков и Лермонтов — два полюса в литературе. Случайные совпадения в их датах рождения и гибели наводят на всякие странные, непарадные размышления.
Удивительное дело: на протяжении всего творчества у Булгакова ни одной крамольной мысли, ни одного покушения на здравый смысл… Его творчество — катехизис порядочности для детей и взрослых, националистов и космополитов, умных и дураков. Булгаков универсален и целебен, как микстура. От нее корчится в судорогах лишь мерзкое племя, вылупившееся из роковых яиц.
То есть как ни одной крамольной мысли? Не весь ли Булгаков — сплошная крамольная мысль? Булгаков — выдающийся антисоветский писатель, посвятивший себя сатирическому разоблачению хамского строя. Зависит, впрочем, как смотреть. Если строй преступен (о чем надоело…), Булгаков — свят. Какая же тут крамола?
Булгаков талантливо высмеял советскую власть. Советская власть бездарно травила Булгакова. Была непоследовательна в травле. О какой последовательности можно говорить, если Сталин бегал на «Дни Турбиных», как последняя институтка? Ведь это же апофеоз белого движения! Зачем тогда бегал смотреть? Не потому ли, что Сталина проняла порядочность Булгакова? Встреча двух порядочных людей. Хотя бы по телефону. Ведь он же думал о себе как о порядочном человеке и хотел стране добра: в форме коммунизма… а какое еще у коммуниста добро? Да, но если так, зачем бегал?
Меня радует, что советскому правительству не понравилась пьеса Булгакова «Батум» о романтической юности Сталина. Не в свои сани не садись. Хочешь быть порядочным, будь до конца, даже если тебе делают немножко больно. Пьеса была запрещена. Страшно подумать, если бы разрешили. Непорядочное, вымазанное в народной крови правительство спасло Булгакову репутацию порядочного писателя.
Биография сложилась. Сложилось и творчество. Над советской властью можно смеяться до бесконечности. Это простор булгаковского творчества. Еще ее можно презирать и ненавидеть. Но Булгаков был мягок и непоследователен. Шариков — хамская душа революции — вновь был превращен в собаку, преданно лижущую руку. Это была сладкая мечта всей нормальной русской интеллигенции, обиженной революцией и справедливо ропщущей на нее. Однако почему булгаковские профессора из ядовито сатирических повестей с каким-то особенным постоянством звонят в ГПУ, где находят сочувствие?
Гонение на литературу есть наша, национальная форма ее выживания. Чтобы спасти Булгакова, нужно снова его запретить. Теперь нам всем его прописывают как панацею от духовных (о, словечко!) бед, не сознавая выверта ушибленного сознания: мы до сих пор питаемся лишь запретными плодами. От разрешенных нас рвет.
Откроем главную книгу. Мастер находит сочувствие не в ГПУ, а у фундаментального носителя зла, который одновременно оказывается добром. Такого, как Мастер, нельзя обижать. Потому что он хороший… Потому что он угадал… И это после всех философских метаний «серебряного века»? Вынесите за скобки советскую власть, и останутся атрибуты обыкновенной порядочности, абажуры и занавески «Белой гвардии», все то, что составляет милый, интеллигентский уют. Но если до катастрофы этот уют был бытовым фактом, то после он раздался до факта литературного, превратился в метафору, определенную талантом, благородством и смелостью.
А философии как не было, так и не стало. Воланд прибыл в сталинскую Москву с удивительно мелким заданием. Воистину он мелкий бес, проморгавший, вместе с Мастером, подлинную метафизику террора. Там, где кончается незабвенная «осетрина второй свежести», роман полон дешевого мелодраматизма. Он часто безвкусен в своих религиозных претензиях, излишне театрален.
Сказать об этом нет сил… Борьба с советизмом связала нас по рукам и ногам. Пора, пожалуй, выскочить из нашей паршивой истории, перестать быть ее заложником. Но об этом позже. Булгаков — эталон порядочности. Так зачем из него делать Гёте? Он был великолепным сатириком, остановившимся перед выбором: либо проклясть советскую власть, либо попробовать улучшить ее. Это колебание исторически любопытно, но не онтологично.
Булгаков очевидно ошибался, написав в письме советскому правительству, что он — мистический писатель. Это был, скорее, вызов атеистической власти, жест гражданского неповиновения, нежели правда. Сатирик не может быть мистиком. Сатирик всегда над своими героями, которые конечны и заданы изначально всей стилистической конструкцией. Сатирик учит; мистик учится. Один знает, другой сомневается. Все творчество Булгакова — человеческая комедия, суть которой в борьбе земных сил.
Булгакова создала советская власть. В этом булгаковская функциональность — обстоятельства сильнее призвания писателя. Нет ничего обидного для Булгакова — замечательно отразившись во времени, он состоялся как сострадающий писатель.
Но есть другой полюс. Совсем другой бунт. Есть писатели, которые высказывают крамольные, опасные мысли. Эти мысли не могут быть приняты всеми, если вопрос стоит о том, чтобы миру продолжаться. Скажем, знаменитое пушкинское: «Кто жил и мыслил, тот не может в душе не презирать людей…» — в сущности, вызов человеческому жизнеустройству. Вызов Лермонтова — того же порядка. Говорят, Николай I, прочитав «Героя нашего времени», бросил книгу об пол и завопил благим матом. Монарх был прав. «Герой нашего времени» — подрывная литература. Она близка книгам Ницше.
Не буду делать из Лермонтова демона, как это делал в свое время Владимир Соловьев. Булгаков серьезно относился к своему сатирическому дару; Гоголь поражался несерьезности отношения Лермонтова к своему таланту. Но несерьезность Лермонтова — в его крови, в отношении к миру. Смешно презирать мир, не презирая собственных потуг его объяснить.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: