Дэвид Уоллес - Бесконечная шутка

– Malheureusement, ton collegue est decede. Il faisait une excellente soupe aux pois, – он кажется веселым. – Non? Ou c'etait toi, faisaitelle? [155] Жаль, что твой друг мертв. Он готовил замечательный гороховый суп…. Нет? Или это приготовил ты? – лидер наклоняется вперед по-грациозному, как умеют наклоняться всегда сидящие люди, обнажая водянистые волосы и маленькую, странно банальную плешку, и мягко отнимает горячий револьвер от руки Люсьена. Он ставит предохранитель без нужды взгляда на револьвер. Откуда-то дальше по переулку тонко доносится испаноязычная музыка. AFR тепло заглядывает в глаза Люсьена, затем с профессионально жестоким обратным движением руки отбрасывает пистолет в профиль головы Бертрана, задев того по одной стороне головы; и Бертран сначала качается взад, а потом вперед, выскальзывает вперед-влево с шаткого туристического стула и с мерзким, влажным стуком застывает бесстульно, но прямо, левым бедром о пол, зацепившись толстым концом крепкого железнодорожного костыля за край карточного стола, склонившись, когда склоняется столик и стряпня мореходно сползает с края на плитку под весом огромного тела Бертрана, каким-то образом повисшего на костыле и склоненном столике. Лицо брата теперь отвращено от Люсьена, и его общая поза напоминает человека, которого охватили хохот или раскаяние, может, пиво, – повергнутого человека. Люсьен, который так и не взял в голову, что такое предохранитель и где он, принимает как чудо, что кольт 44-го калибра с хвостом из ниток не разряжается вновь, отлетев от виска Бертрана, упав на скользкую плитку и проскользнув под койку. Где-то в высоком доме в соседстве смывают туалет, и трубы задней комнаты поют. Черная нитка осталась в зацепе с мушкой кольта и в середине пути захватилась ухом Бертрана; прочие ее останки завязались об упрямый ноготь пожеванного правого большого пальца, так что черная прядь поныне связывает Люсьена с пропавшим револьвером, сделав сюрреалистический крюк в пути на ухе его повергнутого frere.

Лидер AFR с улыбчивой маской, вежливо не замечая, что сфинктер Люсьена подвел всех в маленькой комнатке, отметив обоих хозяев комплиментом о мастерстве некоторых стеклянных безделушек лавки, натягивает бархатные перчатки туже и сообщает Люсьену, что ему, Люсьену, выпала честь без промедления обратить их внимание к образчику развлечения, который они пришли ревизировать. И реквизировать, этот доступный для копирования образчик. Они здесь по делу, ne pas plaisanter [156] Не ради удовольствия (фр.). , это не дружеский визит. Они реквизируют образчик и затем iront paitre [157] Смотают удочки ( фр .). . Они не желают прерывать чью-либо трапезу, но AFR опасается, что это страшно срочно и критически – этот Мастер-образчик, который они в желании реквизировать без промедления или препятствования от Люсьена – entend-il? [158] Он слышит? ( Фр ).

Наверное, живость, с которой Люсьен мотает в стороны головой в ответ на бессмысленные звуки лидера, не может не быть неверно трактована.

В этой лавчонке наличествует ли где-либо поблизости ТП с приводом о 585 об./мин, для Мастеров?

То же живое, негативное видом отрицание понимания.

Может ли шириться нарисованная улыбка маски?

Из передней комнаты лавки доносятся целые симфонии скрипов, грассирования и шумов быстрого разбора и обыска заставленного помещения. Несколько безногих, но могучих руками мужчин взбираются по полкам и повисают у навесного потолка посредством специальной скалолазной экипировки и присосок, коими оснащены культи, карие руки хлопочут в верхних полках, разбирая и обыскивая с верха по низ, словно неприличные трудолюбивые жуки. Огромный AFR в иезуитском воротнике обводит очертания дрожащих губ Люсьена, перевернув тормашками верную метлу Люсьена в руках и наклоняясь в кресле, дабы приласкать полные провинциальные гаспеанские губы Люсьена (губы дрожат) колким концом рукояти, который остро-бел, обтесан от сиенового метлового лака, который обливает патиной всю длину большой палки. Губы Люсьена дрожат не столь в страхе – хотя страх, определенно, имеет место быть, – но не столь в страхе, сколь в тщете молвить слова 207. Слова, которые не могут быть и не будут словами, искомы Люсьеном в челюстно-лицевых движениях речи, и в этих движениях детский пафос, который, наверное, чует лидер AFR с застывшей улыбкой, потому его вздох искренний, его жалоба искренняя, когда он жалуется, что все последующее будет inutile [159] Бесполезно (фр.). , неспособность Люсьена помочь будет inutile, ничто этим не будет достигнуто, здесь несколько дюжин тренированного и мотивированного колесного персонала, который разыщет искомое, и еще вдобавок больше, так или иначе, и, наверное, искренне галльское пожатие плеч и усталость голоса сквозь дырку в маске лидера, когда львиную голову Люсьена отклоняют рукой за волоса вспять и его рот широко распахивают мозолистыми пальцами, появившимися поверх и по бокам от головы, и раздергивают корчащийся рот так широко, что связки в челюсти слышно рвутся, и первые звуки Люсьена низводятся из воя в натальный бульк, стоит вставить бледный колкий конец его возлюбленной метлы, сперва с деревянным вкусом сосны, затем с белой безвкусной болью, когда метла впихивается большим AFR о воротничке внутрь и резко вниз, внедряется все глубже в ритмических толчках, сопровождающих каждый слог в устало повторяемом «Ин-У-Тиль» технического допрошателя, в глубь широкой глотки Люсьена и глубже, пока повдоль лакированного коричневым стержня рвутся натальные стоны, задушенные затрудненные звуки абсолютной афонии, вздохи рыбы на суше, которые сопровождают немоту во сне, и теперь AFR о проповедном воротничке вставляет метлу до упора наполовину, привстает на культи, чтобы сменить точку опоры, тогда как ткани, защищающие пищеводную вершину, сопротивляются, а затем поддаются с хрустом и плеском красного, который омывает зубы и язык Люсьена и плещет фонтанчиком в воздухе, а задушенные стоны того теперь затопленные; и позади трепещущих век афразичный полклеточный инсургент, который всего лишь любил мести и танцевать в чистом стекле, видит снег на округлых холмах родного Гаспе, завитки дымка из каминов, льняной фартук матери, ее доброе красное лицо над колыбелью, самодельные коньки и пар сидра, озера Чик-Чок, что тянутся от склона Кап-Шата, по которому они на лыжах катались на службу религии, нежные, как он чувствует по интонации, звуки красного лица, за колыбелью и рамой окна – гаспийские озеро за озером, озеро за озером, залитые почти арктическим солнцем и тянущиеся на юго-восток, как осколки разбитого стекла, разбросанные блестеть по белизне края Чик-Чок, и реку Сент-Анн – ленту света, невыразимо чистую; и когда внедряемая рукоятка со странной жаркой глубокой щекоткой достигает пахового канала и сигмовидную кишку, с уханьем и толчком завершает свой путь и образовывает неприличный эректильный выступ в задней части промокших докрасна панталонов, затем прорывает сквозь шерсть и протыкает плитку и пол под наклонным углом полицейского замка, чтобы держать Люсьена на коленях прямым, целиком насаженным, и когда внимание AFR в комнатушке обращается от него к полкам и рундукам жалких инсургентских жизней Антитуа, и Люсьен наконец умирает, или, вернее, перестает немалое время содрогаться, как забитый маскинонг, и кажется им мертвым, когда он наконец сбрасывает оковы своего тела, Люсьен обнаруживает, что его брюхо и глотка целехоньки как новенькие, чисты и не пронзены, и он свободен, катапультированный на отчаянной скорости домой над вентиляторами и блестящими ограждениями Выпуклости, несется на север, звеня набатно-прозрачным и почти по-матерински тревожным зовом к оружию на всех хорошо известных языках мира.