Дэвид Уоллес - Бесконечная шутка

– Умиление, оно пришло к концу.

– Мой старик стал замечать, что синдицированные повторы тоже для него крайне важны. То есть – пропускать ни в коем случае нельзя.

– Хотя он ознакомился и насладился ими ранее, этими повторами.

– В столичном округе долбаный сериал шел сразу на двух местных станциях. В Олбани и окрестностях. Какое-то время на одной станции был даже час «МЭШа», две серии подряд, каждый вечер, с 23:00. Плюс еще полчасика днем, типа для безработных.

Марат сказал:

– Буквальная бомбардировка американовым вещательным комедийным сериалом.

После короткой паузы внимания к пупырышкам на лице Стипли сказал:

– Он завел на работе маленький телевизор. У себя в агентстве.

– Для дневного показа вещания.

Стипли казался Марату просчетливым в своих рассказах.

– Эфирные телики – под конец их выпускали совсем маленькими. Такая жалкая попытка пересилить кабельное. Некоторые хоть на руке носи. Ты молодой, не помнишь.

– Я могу хорошо упомнить доцифровое телевидение, – Марат – если в казусе Стипли о себе имелась политическая подоплека или коммюнике, – Марат пока этого не различал.

Стипли переместил злоуханную бельгийскую сигарету в правые пальцы и щелкнул в пространство под ногами.

– Развивалось все очень медленно. Постепенное погружение. Потеря интереса к жизни. Помню, как звонили мужики из его лиги по боулингу, что он бросил. Мамулька узнала, что он ушел и из Рыцарей Колумба. Шутки и умиление по четвергам прекратились – он пялился в телик, даже ложку до рта доносить забывал. И каждую ночь, по ночам, в ночной час, батя тоже вскакивал, и пялился в телевизор, вытянув голову, будто его притягивало.

– Я тоже ознакомлен с такой позой просмотра, – сумрачно сказал Марат, вспоминая второго по старшинству из братьев и канадскую НЛХ.

– И он нервничал, страшно, если из-за чего-нибудь пропускал хоть одну. Хоть одну серию. А попробуй скажи ему, что он уже и так их все видел по семь раз. Мамульке пришлось начать врать, чтобы отменять договоренности, которые иначе ставились под угрозу. Ни он, ни она об этом не упоминали. Не помню вообще, чтобы кто-то поднимал эту тему – темную перемену в его привязанности к сериалу «МЭШ».

– Организм семьи просто привык.

– И ведь развлечение даже было не такое уж и затягивающее, – сказал Стипли. Марату он казался просчетливым и отчего-либо моложавей нынешнего. – Ну то есть – нормальное. Но это же эфирное ТВ. Простенькая комедия и записанный смех.

– Я замечательно помню этот повторный сериал, не изволь переживать за меня, – сказал Марат.

– И вот где-то во время этого постепенного периода впервые появился блокнот. Он стал что-то записывать в блокнот по ходу просмотра. Но только во время «МЭШ». И никогда не бросал блокнот на видном месте, чтобы никто не читал. Он не скрывал его открыто; даже так сразу и не скажешь, что что-то не так. Просто на виду блокнота «МЭШ» никогда не было.

Марат поднял большой палец и указательный палец руки, которая была не под пледом со все еще рукояткой «Стерлинга UL35», против красного пятна над краем гор Ринкон и наклонил шею, чтобы увидеть свою тень на склоне под ними.

Стипли сменил бедро, выставленное вперед, в своей позе, на другое свое бедро.

– В детстве… вот когда уже стало невозможно не замечать душок этой одержимости. Секретность блокнота, и секретность секретности. Скрупулезный учет мельчайших деталей, тщательный и аккуратный, по причинам, как было понятно, одновременно важным и тайным.

– Это разбаланс, – согласился Марат. – Подобная добавка исключительной важности.

– Господи, ты и близко себе не представляешь.

– А также для тебя, – сказал Марат, – исключительный разбаланс. Потому как твой отец медленно развивался по скользкой дорожке одержимости, но всегда так медленно, что ты всегда спрашивал себя на предмет, возможно ли, что это ты без баланса, добавляешь слишком много важности в пустяковину – блокнот, поза. Накручивание поверх.

– А уж как это сказывалось на мамульке.

Марат повернул кресло под легким углом, чтобы быть в силах видеть свою тень, которая казалась приплюснутой и деформированной благодаря топографии крутого склона над выступом, и, в общем говоря, жалкой и маленькой. С рассветом зари не предвидится титанического или угрожающего Brockengespenstphanom. Марат сказал:

– Весь организм семьи становится без баланса, сомневаясь в вере глазам.

– Старик – потом у него появилась такая привычка цитировать реплики и эпизоды из «МЭШа», чтобы что-нибудь проиллюстрировать, объяснить в разговоре. Сперва это не казалось странным, будто просто отрывки и эпизоды приходили на ум. Но это изменилось, но медленно. Плюс, помнится, он стал выискивать все полнометражные фильмы с актерами из телесериала.

Марат притворился, что шмыгнул.

– Потом с какого-то момента он будто был уже не в состоянии общаться или разговаривать на любую тему, не сведя ее к сериалу. Тему.

Без какой-либо системы отсылок к сериалу, – Стипли подавал мало сигналов, что он обращает внимание на поскрипы, пока Марат поворачивал кресло то этак, то эдак, занимая различные ракурсы обзора своей маленькой тени. Стипли выпустил через ноздри воздух с сильным звуком. – Хотя и не сказать, что он его вообще не критиковал.

Иногда как из ясного неба Марату приходило в голову, что он не не любит этого Стипли, хотя что любит или уважает – это слишком громкие слова.

– Это был другой тип одержимости, говоришь ты.

– Последовательный и медленный. С какого-то момента, помню, он стал звать кухню походной, а свой подвал – «Болотом» или «Лужей». Это вымышленные места из передачи. Стал брать напрокат фильмы даже с массовкой или гостями в камео. Купил штуку, которая тогда называлась Бетамиксер 263, такое раннее устройство записи на магнитную ленту. Взял в привычку магнитно записывать все 29 показов и повторов на неделе. Кассеты хранил, организовывал по барочной системе с перекрестными ссылками, которая не имела никакого отношения к датам записи. Помню, мамулька слова не сказала, когда он перетащил постельное белье и стал спать в мягком кресле в подвале, «Болоте». Или притворялся. Что спит.

– Но у тебя были подозрения о ложном сне.

– Постепенно стало очевидно, что он ночами смотрел магнитные записи сериала «МЭШ», видимо, снова и снова, с грубыми белыми пластиковыми наушниками, чтобы нас не будить, и лихорадочно строчил в блокноте.

В контрасте жестокости и transpergant прорезания зари само рассветное солнце словно бы медленно выдыхалось из все более закругленной выпуклости гор Ринкон, его жар – влажный, а свет – слабо-красного цвета теплых воспоминаний; а стоячая тень Стипли из ДНССША бросалась поверх выступа к Марату и за Марата, так близко к Марату, что он мог протянуть руку и коснуться тени.