Дэвид Уоллес - Бесконечная шутка

– Мне денег не жалко.

– А может, ты просто сразу позвонишь человеку, который действительно тот самый человек, с которым можно поболтать обо всем канадском, О.

– Умора.

– Тогда перейдем к вопросу номер 2 – мой соляной раствор стынет.

– Он серьезный: что бы ты ответил, если бы некий головастый и обаятельный Субъект спросил тебя, что бы ты ответил на то, что каждый канашка – сепаратист, от Bloc Q^becois и Fils de Montcalm до самых радикальных пучеглазых маргинальных сект и террористических ячеек…

– Не могу не протестовать против слова «канашка», О.

– Прошу прощения. Вопрос в том, почему вся квебекско-сепаратистская флора и фауна выкинула изначальную цель – суверенность Квебека – на помойку и как будто в одночасье переключилась со всей самоотдачей на агитацию против ОНАН и Реконфигурации и требование вернуть Впадину на нашу карту.

– О., это онанская политика. Я бы посмотрел своему Субъекту прямо в прекрасные голубые глаза и сказал начистоту, что вся область наномикроскопии еще не настолько развилась, чтобы измерить мой интерес к устройству онанской политики. Мне хватает за глаза уроков Путринкур. Все это неприятно, сухо, занудно и по большей части уныло. Хотя у Теве в учебнике попадаются довольно романто-исторические завороты, про…

– Я серьезно. У тебя есть хоть какая-то подготовка. Наш единственный проректор-канашка преподавал керамику.

– Но это же ты у нас с Плеядой, пятеркой по госу по расширенному французскому и умением грассировать.

– Это все парижское французское. И я теперь даже спорт не смотрю, какая там политика. Просто задумайся на секунду. Субъект поднял вопросы, которые мне не по глубине.

– Это даже не правильное выражение, О. Но ты что же, честно просишь, чтобы я углубил твою глубину? Или просто ищешь живой сборник кратких содержаний, чтобы внедрить впечатление глубины в какую-то очередную кампанию по уламыванию? Заявишь, что изучал онанскую политику у иезуитов?

– Возникла непростая ситуация. Пришлось сказать Субъекту, что мне придется подумать и все взвесить, что я всегда сперва глубоко обдумываю, а не выдаю первое попавшееся мнение.

– И только не говори мне: это твоя журналистка из «Момента»? Твой Босуэлл с пятым размером? Вот почему она едет ко мне? А вся история про семейно-исторический профиль на прошлой неделе – уловка? Я что, правда должен теперь обрисовать ей тебя как политически активного бывшего семинариста, который женат на женщине, предать которую может искусить только богиня героических пропорций? Потому что я тебе сразу скажу, что Штитт никого из нас не подпустит ни к кому из желтых таблоидов вроде «Момента» без него или Делинта над душой. Знаешь ли, давно уже канули в Лету дни Самого, который в упор не видел, как шастают по территории журналисты типа «кто-здесьновая-славная-Венус-Уильямс». Теперь Штитт решает, кому и с кем говорить. У Делинта целое язвительное приложение к руководству приемной комиссии о развитии юниоров и губительном вреде славы.

– Елена пробьется.

– Штитт не даст мне славить твою политическую проницательность, псевдожену или чего там еще. Он приучил Ч. Т., что здесь у нас профилактика против внимания СМИ. Он считает, что внимание СМИ уродует юниоров. Теперь руководство сравнивает академию с чревом, а славу – с талидомидом. Штитт натравит на нее Ч. Т., а Ч. Т. будет парить ей мозги, пока она не бросится в окошко, как прошлой осенью журналистка из Conde Nast.

– Забудь про профилирование. Хочешь – говори с ней, хочешь – нет. Это личное.

– То есть ты обнаружил, что у нее есть маленькие дети и, возможно, брак, который ты можешь изуродовать.

– Сделаю вид, что ничего не слышал. Елена – особенный Субъект. Я обнаружил в Елене такие уровни и измерения, что профилирование тут вообще ни при чем.

– То есть она крепкий орешек. То есть ты взял ее на прицел, а она не поддалась. И при этом ей известно, что ты не женат и не измученный иезуит. Она устойчивая к стратегиям, потому что слишком много знает, чтобы попасться на фальшивую личность.

– Повзвешивай со мной секундочку, если закончил. Останови в любой момент. Поправь в любой момент. И для ультралевых, и для ультраправых розовой мечтой всегда было суверенное отделение Квебека, исторически-то, нет? Я прав? Fronte ЬШёгайоп и так далее? Fils de Montcalm. Или там du? Это они в спандексе и размалеванные под капкейки? Сбросили на Оттаву гигантские торты после третьего Мичского соглашения?

– Паризо со товарищи и так далее. Можешь остановить или поправить в любой момент. Весь замес был в том, чтобы отделить Квебек от Канады, так? Мич и Шарлоттаунские бунты. Убийство Кретьена. «Notre Rai Pays». Террористы в клетчатой фланели. Французская Канада для франкофонов. Акадийский сионизм. «La Q^becois Toujours» [246] Квебекуа навсегда (фр.). . «On ne parle d'Anglais ici» [247] Здесь не говорят по-английски (фр.). .

– И особенно весь терроризм был нацелен на Оттаву, давление на Оттаву и Канаду. «Permettez Nous Partir, Permettez Nous Ltre» [248] Дайте нам уйти, дайте нам жить ( фр .). . А то взорвем Фронтенак. Или облучим Виннипег. Или воткнем ж/д костыль Кретьену в глаз. Это все не особенно глубокие материи, О.

– Да, и но потом вдруг все меняется, когда Оттава – неважно почему – отдается в типа хирургически-стерильные руки ОНАН, с приходом ОНАН, Джентла, так называемого экспериализма.

– Что-то непохоже, что тебе нужны какие-то мои подсказки, О.

– Но, в общем, но потом в одномоментном унисоне все самые разные сепаратистские группировки выбрасывают отделение и суверенность на помойку и вместе направляют свою инсургентскую ненависть на ОНАН и США, и теперь их хлебом не корми, дай инсургировать против ОНАН от имени той самой Канады, которую десятилетиями считали врагом. Разве это не кажется немножечко странным?

– Разве это не кажется немножечко странным, Хэлли?

– Я реально не тот кровный родственник, кто расскажет тебе об устройстве радикального канадского разума, О. Если ты не забыл, у нас есть один кровный родственник с двойным гражданством. Который, я уверен, будет более чем рад взвесить идеологический поток сознания сепаратистов, сколько тебе захочется, а потом еще немного. Уверен. Как только ей вправят челюсть от восторга, что ты действительно позвонил.

– Я сейчас шлепаю не по одной, а сразу по обеим коленкам от умо…

– А ты знал, что она ни разу не спрашивала меня или Бубу, общаемся ли мы с тобой? Ни разу. Одновременно и потрясение, и гордость. Ей стыдно даже страдать из-за тебя, некая…

– Но давай все шуточки в сторону, я сейчас серьезно. Вот эта странность. Ты знаешь, как я уважаю твои лобные доли, Хэлли. Я прошу о глубине, а не о какой-то компетенции.

– Ты только что проигнорировал всю суть того, что я говорил. С тобой как со стариком. Стариком с очень избирательным слухом.