Дэвид Уоллес - Бесконечная шутка

перед ТП, трескают арахисовое масло и дрочат в старый носок. И все, КабздецФея въехала с вещами на ПМЖ, Инк. Плюс нерешительность? Ты еще не видел нерешительность, если не видел мужика с мелкими жирными титьками, развалившегося в кресле на десятом году Боба Хоупа нон-стоп. Жуткое зрелище. Инкстер, друг мой, зрелище душераздирающее, скажем прямо. Трансцендентный икспириенс со мной и Аксанутым – как раз то, чего так и просят твои ролики. Покайфуй с другими для разнообразия. Мне надоело сидеть с одним Аксанутым, который только и треплется про Йель. Зарой Визин войны.

– Трансцендентный? Так Сбит и прочитал? Не трансцендентальный?

– Да какая в жопу разница?

– Майк, а что, если я скажу, что хочу не просто месяц передышки.

– Оставь Надежду. [272] См. сноску 334 ниже. О том я и говорю.

– Я хочу сказать – может, принять решение. Навсегда. Что, если я делаю это все чаще и чаще, это становится все менее и менее прикольно, но я все равно делаю чаще и чаще, и единственный выход теперь – распрощаться навсегда.

– Стоячие овации. Немножко нерискового трансцендентализма со мной и Нутым Аксом – как раз то, что требуется для…

– Но я обо всем. «Синее пламя», случайный дрин. Если я приму хоть чтото, то, сам знаю, вернусь к Бобу. Закинусь Мадам Психоз с вами – и вся моя решительность растает как не бывало, и вот я уже с пипеткой хнычу, чтобы ты подкинул мне немножко вечнозеленого Хоупа.

– Какой ты ребенок, Инк. С одной стороны – гений, а с другой – такой мелкий лысый мелкий толстощекий карапуз. Ты что, думаешь, просто скажешь: «Ну все, я решил», и тут же вдаришь по тормозам и бросишь все?

– Я сказал только «что, если».

– Хэл, ты мой друг, и я твой друг настолько, что ты даже представить не можешь. Так что готовься к прозрению. Ты хочешь бросить, потому что начинаешь понимать, что без этого не можешь, и…

– Вот именно. Пимс, представь, как ужасно, если кто-то без этого не может. Не просто очень-очень-очень нравится. А невозможность жить без – как будто совсем другой порядок… Это ужасно. Это как разница между тем, как действительно что-то любить, и как от чего-то…

– Ну давай, скажи, Инк.

– Потому что знаешь что? А если так и есть? То, что ты не сказал. Что, если ты такой и есть? И что, значит, просто бросишь? Если ты наркозависимый, Хэлли, ты без этого не можешь, а если ты без этого не можешь, как думаешь, что случится, если ты просто выкинешь белый флаг и будешь жить дальше, без всего?

– Ты сойдешь с ума, Инк. Ты умрешь внутри. Что будет, если жить без чегото, чего требует организм? Еда, вода, сон, O 2? Что будет с организмом? Сам подумай.

– Ты сам только что объявил овации предложению Оставить Надежду. Ты сам только что презентовал образ меня же с грудью, мастурбирующего в грязное белье, с паутиной между задницей и креслом.

– Ну это Боб. Я что-то не помню, чтобы сказал так про все. Если не можешь без Боба, Инк, бросить Боба можно, только если пойдешь дальше и найдешь что-нибудь новенькое.

– Наркотики потяжелее. Все прямо как в старых кинолентах про то, что травка открывает двери к наркотикам страшнее, и сверчок Джимини…

– Ой, да пошел ты. Зачем тяжелее? Просто новенькое. Я знаю ребят, которые слезали с героина, кокса. Как? Принимали стратегическое решение перейти на ящик «Курса» в день. Или на метадон, неважно. Я знаю пьющих ребят, Инк, которые слезли с алкоголя, переключившись на Боба Хоупа. Сам я – ты видел, я переключаюсь все время. Фишка в том, чтобы найти правильную батарейку для внутренней проводки. И я говорю, что реальный паутинный бластер со мной и Аксфордом сразу после фандрейзера поможет тебе приподняться над ситуацией, прекратить детский лепет и накручивать себя по поводу дурацких решений, которые все равно не сможешь воплотить, и реально осознать, как исследовать новые вершины подальше от этого самого Боба, овации по поводу которого были за то, что ты с него слезешь, Инк, – это не твое, ты уже как раз стал похож на чувака, у которого отрастут титьки.

– То есть ты очень тонко лоббируешь сеанс приема ДМЗ, заявляя, что не веришь, что я могу просто взять и бросить все. Потому как ты сам бросать не планируешь. Притом что левый глаз у тебя тарантеллу выделывает. Ты даже Тенуат не смог бросить. «Настоящие победители никогда не сдаются» и прочие делинтовские…

– Я что-то не помню, чтобы что-то такое говорил. И мне кажется, наверное, ты бы мог бросить все. На какое-то время. Ты не ссыкло. Яйца у тебя позвякивают, я знаю. Уверен, ты бы выдержал.

– На какое-то время, значит.

– А ну что, по-твоему, случится через какое-то время, а? Без того, без чего ты жить не можешь?

– Что, я схвачусь за сердце и откинусь? Вцеплюсь в вихры посреди «салочек» и умру от аневризмы, как та девочка в Этвуде в прошлом году?

– Нет. Но ты умрешь внутри. Может, и снаружи. Но судя по тому, что я видел, если ты хорош, но жить без чего-то не можешь, и просто резко бросаешь, то умираешь внутри. Сходишь с ума. Плавали, знаем. Это называется завязка, абстяга. Самодеятельность. Толпы ребят, которые бросали все, потому что уже увязли по уши, и бросали, и просто умирали.

– Имеешь в виду, клиппертонились? Хочешь сказать, Сам покончил с собой, потому что протрезвел? Потому что он не протрезвел. На стойке с духовкой, в которой он башку взорвал на хрен, так и стоял этот его Wild Turkey. Так что не пытайся обломать меня его примером, Майк.

– Инк, все, что я знаю о твоем папке, можно расписать пустым фломастером вдоль края стопки. Я говорю про мужиков, которых знаю. «Пауки-волки».

Оллстонцы, которые бросали. Кто-то и клиппертонился, да. Кто-то оказался в Марриотском дурдоме. Кто-то выжил, вступив в АН, культ или какую-нибудь безумную секту, и потом ходил по району в галстуках, рассказывая про Иисуса и Смирение, но тебе-то это не поможет, потому что ты слишком гений, чтобы повестись на бред про Бога. С большинством не случилось ничего особенного, с теми, кто жить не мог и бросил. Вставали по утрам, и шли на работу, и возвращались домой, и ужинали, и ложились спать, и вставали, день за днем. Но мертвые. Как роботы; так и видишь заводные ключики у них в спинах. Заглянешь им в карты, а там чего-то не хватает. Ходячие мертвецы. Они так что-то любили, что жить без этого не могли, но бросили, и теперь просто ждали смерти. Что-то в них накрылось, внутри.

– Их воля к жизни. Огонь в груди.

– Хэл, сколько ты уже, два с половиной дня без? три? Как себя чувствуешь, братец?

– Нормально.

– Угу. Инкушенька, я только знаю, что я тебе друг. Правда. Не хочешь взаимовоздействовать с Мадам – подержишь наши с Аксом сумочки. Поступай как знаешь и покажи мне пальцем на любого, кто тебе запретит. Я же просто даю совет заглянуть в будущее – дальше секунды, когда примешь решение, которое, знаю, ты не позволишь себе взять назад.