Людмила Штерн - По месту жительства

— В случае с тобой это было особенно заметно…

Готовясь к новому визиту, я сделала укладку, маникюр и намазалась по программе № 1 «для особо торжественных случаев»… В «Мясопродуктах» была полная смена декораций. Вместо утонченной Ксении Леонардовны за кассой восседала широкоскулая и, вероятно, широкозадая девица. Слюнявя пальцы, она шуршала ассигнациями. Вместо пышного Николая суетился рыжий сильно косящий юноша, обтирая тряпкой консервные банки под названием «Жир свиной внутренний».

Увидев меня, он замер и залился румянцем.

— Извините, ради Бога, не сразу вас заметил, — пролепетал он, — проходите, пожалуйста.

В подсобке я с облегчением увидела старых знакомых. Полулежа на стальном прилавке, как римляне во время трапезы, Марк и Лев играли в нарды. В центре полированной доски блестела бутылка армянского коньяка, и после каждого хода игроки делали из горлышка ощутимый глоток. Дуся, примостившись у плиты, вязала огненно-алый шарф.

— А где же Николай? — как можно непринужденнее спросила я.

Они с недоумением переглянулись:

— Николай? Какой еще Николай?

— Продавец Коля…

— Вы что-то путаете, — ласково сказал рыжий, — никакой Коля тут отродясь не работал.

— А Ксения Леонардовна, кассирша?

— Бог с тобой, голубчик, — изумилась Дуся, — имя-то какое диковинное.

Я с тоской посмотрела на пожарный выход. Рвануть бы туда…

Рыжий продавец будто угадал мои мысли:

— Боюсь, мы отнимаем у вас время… мясо предпочитаете сами выбрать или доверяете нашему вкусу?

— Доверяю… — я чувствовала себя полной идиоткой.

Когда Лев появился с набитой сеткой, я решительнополезла за кошельком:

— Сколько с меня?

— О чем вы говорите? — завопил продавец, — о деньгах не заикайтесь.

Я дотащила мясо до Валеркиной квартиры и расплакалась. Собаки суетливо тыкались мне в подол, Валерий накапывал валерьянку.

— Ну, что ты? Что ты дергаешься? Это же простое мясо, а не баллистическая ракета и не марихуана…

— Почему его мне дают… И где Николай с кассиршей?

— Где, где… под следствием. Проворовались, а коллеги вычеркнули их из списков живых. Не мемориальную же доску с их именами на стену вешать!

— Валера, а может в милицию заявить?

— О чем? Что тебе в мясной лавке мяса дают? Так тебя же в психодром укатают! Нет уж, дорогая, не делай глупостей. Пока такое счастье прет, — принимай это мясо как реальность, данную нам в ощущениях, и дели эти ощущения со мной и греками.

— Сам ешь это мясо! Я в рот его не возьму.

— И напрасно, батенька! Откуда такая щепетильность, неоткуда ей взяться. Не мясо, так что-то другое, не берешь, так даешь… Так что твои нравственные муки не оправданы… и они пройдут.

Валерий как в воду глядел.

Два месяца я обходила площадь Мира стороной. Но страх постепенно прошел, появилось любопытство.

И вот светлым мартовским утром меня принесло к заколдованной лавке. МЯСО и МЯСОПРОДУКТЫ исчезли. Была химчистка и была булочная. Напротив голубел пивной ларек. На тротуаре в подернутой льдистой корочкой луже застряла обертка от эскимо.

Но два знакомых окна пронзительно блестели, и в них громоздились барабаны, трубы и виолончель. Рядом на стремянке работяга вколачивал последнюю букву Ы в надпись МУЗЫКАЛЬНЫЕ ТОВАР.

На дверях трепетал тетрадный листок: «Осторожно, окрашено!»

Я заглянула внутрь. Перламутровыми кнопками поблескивали аккордеоны, на стенах в прихотливом беспорядке повисли скрипки и альты, сияли саксофоны, в углу солидно расположился контрабас. В магазине не было ни души. Осмелев, я переступила порог, на цыпочках подошла к арфе и тронула струны.

— Что вам угодно? — раздался за спиной тихий голос.

Я как ужаленная отскочила в сторону. Передо мной стоял пожилой человек в твидовом пиджаке и дымчатых очках.

— Мы еще не торгуем, откроемся послезавтра, — мягко сказал он и вдруг пристально взглянув на меня, добавил:

— Подождите, не уходите, пожалуйста.

Он исчез за знакомой дверью и через мгновение появился с длинным предметом в чехле.

— Что это? — попятилась я, — от кого?

— Это — гитара, прекрасный экземпляр, редкий в наших краях, — ответил он с легким поклоном — и, пожалуйста, заходите в любое время.

— Это — гитара, — обреченно сказала я, грохнув предмет на стол перед Валеркиным носом.

Он восхищенно поцокал языком и провел пальцем по деке.

— Ты по-прежнему настаиваешь на версии «санэпидстанция»?

— А может он принял тебя за Эдиту Пьеху? — мечтательно сказал Валерий, настраивая гитару.

— За Эдит Пиаф он меня принял или за Азнавура! Не могу я больше жить в атмосфере булгаковщины.

— А гоголевщины? — деловито поинтересовался Валерий, — он взял несколько аккордов — гитара звучала божественно.

— Послушай, — а вдруг сейчас создается Всесоюзная мясо-музыкальная организация, вроде ВЦСПС? И они метят тебя в председатели?

— Валера, неужели я не дождусь от тебя сочувствия?

— Это от тебя не дождешься сочувствия ко всем, кто лишен магического дара: получать. А если у тебя воображение дятла и никакой фантазии, — сиди дома, не шляйся по магазинам. И гитару, ввиду твоей немузыкальности, я оставляю себе.

…Пролетело дождливое лето, наступил солнечный теплый сентябрь. Никаких мистических событий за это время не случилось, если не считать, что меня без всяких видимых оснований выгнали из общества по распространению политических и научных знаний. Но вот однажды позвонил Валерий и затараторил высоким фальцетом:

— Потрясающая новость! Угадай, что теперь на месте музыкальных товаров?

— И слышать не желаю! — в испуге я бросила трубку.

Через два дня от Валеры пришло письмо:

«Любовь моя, теперь там помещается сберкасса. Не хочу травмировать твоих чувств и ни на что не намекаю, но свинство стрелять у меня трешки до получки, в то время как…

Всегда твой В.

Р. S. Если решишься, мы с греками покараулим тебя у входа и обеспечим безопасное отступление».

А вечером он явился ко мне со своей свитой:

— Ну, эксперементни, ну что тебе стоит! И, если Бог милостив, твоя жизнь, да и моя, надеюсь, приобретут цвет, вкус и запах.

— А если Бог не милостив?

— So what? Будем нищенствовать как прежде.

Напрасно обвинял меня Валерий в отсутствии воображения: набитая деньгами сетка прочно утвердилась в моем распаленном мозгу.

Через неделю я провела рекогносцировку: отоварилась на базаре редиской и постояла на безопасном расстоянии от заколдованного места. Между булочной и химчисткой зеленела унылая вывеска: СБЕРЕГАТЕЛЬНАЯ КАССА № 126 Октябрьского района

Ночью меня мучили цветные кошмары, будто лечу я в собачьей упряжке над Эрмитажем, а навстречу в детском мальпосте катит Ксения Леонардовна, закутанная в простыню, и играет на флейте, а под нами ползет по сухому асфальту стадо дельфинов, морды их задраны кверху и в открытых пастях, как вода в засоренной раковине, стоит зеленая масляная краска и торчит малярная кисть.