Людмила Штерн - По месту жительства

Вскоре обещанный электронный микроскоп прибыл. Для него пришлось освободить целую комнату, цементировать пол, подводить воду. Мерцая серебристыми боками своих бесчисленных деталей, он безусловно стал гвоздем сезона и главным украшением кафедры. Сотрудники и студенты любили фотографироваться на его фоне, в газете «Ленинградский университет» появилась большая статья о нашей кафедре под названием: «Научный поиск». Заканчивалась она таким снимком: Леонов, держа одну руку на кнопке «On», другой показывает на пустое телевизионное табло, а группа студентов с напряженным вниманием следит за мертвым экраном.

Однажды на кафедру, перепутав двери, забрела кинохроника, направляющаяся на соседнюю кафедру физиологии. Но им так понравилась новенькая аппаратура, что они решили остаться у нас, роздали всем белые халаты и сняли за три дня научный биологический фильм «Люминесценция» — о новых методах исследования живой клетки.

С той поры Леонов распорядился держать двери нашей кафедры широко открытыми. — Нам воздуха не хватает — многозначительно сказал он. — А чтобы ваши пальто не сперли, сдавайте их в соседний гардероб.

Кафедру распахнули настежь и, чтобы дверь не хлопала, на пороге установили швабру. Она косо стояла в проеме, как бы перечеркивая прежнюю отсталую жизнь.

Настало время, дорогой читатель, представиться автору этого повествования. Вот пять моих пунктов: Чехович Нина Яковлевна, 1938 г., г. Ленинград, русская. Ничего сложного, но это кажущаяся простота. Конечно, Нина — имя бесспорно хорошее, русское, а вот отчество уже с запашком. Фамилия же моя вызывает в отделах кадров недоумение и нервозность, — то ли чех, то ли хорват, то ли что похуже, но скрывается. Мое нейтральное лицо с курносым носом обычно не вызывает жгучей злобы у хмельного, хотя я и брюнетка, хотя я и в очках. Но все же веет от меня чем-то подозрительным и «ненашим». Без особых заслуг такое лицо в Университет не приглашают. Как же мне удалось?

Окончила я Горный институт с отличием и получила направление в шарагу с двусмысленным названием «Ленгипроводхоз», что позволяло сотрудникам варьировать название родного предприятия в широкой гамме от Ленгипронавоз до Ленгипроунитаз. Размещалось оно в полуразвалившемся корпусе № 36 Апраксина Двора, рядом с автомобильной комиссионкой. Я помню зияющие проломами дощатые полы, круглые железные печи, источавшие крематорский жар и лютый сквозняк, который гулял по нашим спинам и уносил на бюллетень по двадцать сотрудников еженедельно. Впрочем, их отсутствие не влияло никоим образом на ход трудового процесса.

За 108 рублей в месяц я проектировала скважины для водоснабжения свинарников, коровников и МТС, и через три года стала неплохо разбираться в сельском хозяйстве. И слава не замедлила коснуться меня.

Жил-был под Ленинградом колхоз «Сельцо». Ничем не примечательный колхоз, забытый Богом и Областным комитетом партии. Но находился он на трассе. Убогие, покосившиеся избенки облепили Таллинское шоссе, создавая для импортных туристов обманчивое впечатление бедности этого края. И вот однажды некий прогрессивный западный деятель, проносясь на «Чайке» мимо Сельца, недоуменно поднял бровь и задал деликатный, но явно провокационный вопрос сидевшему рядом Фролу Козлову, возглавлявшему в ту пору Ленинградское сельское хозяйство.

Вечером того же дня в Смольном было экстренное совещание, вопрос поставили перед Никитой, и Ц.К. постановило: «Превратить колхоз „Сельцо“ в передовое советское хозяйство, сделать Сельцо жилым поселком городского типа, городом-спутником Ленинграда». Отпустили на это миллионы.

Первым вознесся абрикосового цвета клуб с колоннадой, капителями, барельефами и одной кариатидой. Затем воздвигли ясли-школу-детский сад и даже поручили левому художнику расписать стены. Обманутый теплым ветром шестидесятых годов, бедняга создал эскизы панно по мотивам Шагала, но был отвергнут. Ввиду протечки радиаторов детский комплекс пустовал два года. Потом появился блок общественного питания: кафе «Синяя птица» и ресторан «Алые паруса». Своей причудливой конфигурацией блок напоминал то ли бублик, то ли улитку, то ли Нью-Йоркский музей Гугенхайма. Не иначе, как архитектор Ленпроекта побывал на американской промышленной выставке в Сокольниках.

Завершилось строительство города-спутника шестью пятиэтажными домами «со всеми удобствами». Однако колхозники не спешили переселяться и ликовали явно недостаточно. Куда деть личных коров, а гусей, а поросят? Эти проблемы были решены быстро и мудро, — на правлении колхоза председатель доходчиво объяснил народу, что через три недели экскаватор сравняет их избушки и сараи с землей, — в этом месте запланирован стадион и плавательный бассейн.

…Не успели пейзанцы сдать бутылки после новоселья, как в городе-спутнике началась дизентерия. В течение трех дней заболело 60 человек. Тревожные сообщения об эпидемии дошли до Минздрава, до Ц.К. Отговориться немытыми фруктами не удалось, — фруктов в Сельце отродясь не бывало. И назначена была в Сельцо комиссия с участием всех, кто проектировал и строил новый город-саттелит. В нашу контору тоже пришел телекс из Смольного с приказом явиться на место происшествия. Накануне предусмотрительный директор улетел в Казахстан, главный инженер слег с радикулитом, а начальник отдела даже вывихнул ногу. В члены комиссии записали меня.

И зимним лиловым утром, ставшим, как мы увидим, поворотным в моей судьбе, — я отправилась в колхоз «Сельцо». Замызганный, проржавевший автобус притащился в Сельцо с часовым опозданием и, когда я, отряхивая с сапог мокрый снег, ввалилась в правление, там было пусто и тихо. Секретарша в валенках и позолоченных цыганских серьгах удивленно подняла ниточки выщипанных бровей и низким простуженным голосом сказала:

— Вы бы спали подольше. Они уже больше часа в ресторане заседают, скоро обедать будут.

В «Алых парусах» в тяжелых клубах папиросного дыма, за сверкающими полированными столами в виде буквы «Т», заседала комиссия. Сквозь стеклянные двери я разглядела бесчисленные бутылки нарзана, бутерброды с чем-то кораллово-красным и дымчато-черным, вазы с пунцовыми яблоками и тяжелыми бананами. Очередной оратор, — мне виден был его мясистый затылок, — энергично жестикулировал, председатель комиссии ритмично качал головой. Все выглядело так торжественно и величественно, что я постеснялась войти, повернулась и побрела по Сельцу.

В самом центре поселка возвышалась серая кирпичная водонапорная башня, украшенная белыми гигантскими цифрами — 1963. Мне почему-то захотелось узнать, есть ли год постройки на пирамиде Хеопса… Вокруг башни громоздились кучи мусора, битого стекла и кирпича. Вдоль развороченной грузовиками дороги, погруженные в талый снег и вязкую глину, прихотливо извивались доски, служившие тротуаром. Рядом зияли незакопанные траншеи, в которых утопали в воде трубы первой в Сельце канализации.