Тамара Лисицкая - Идиотки

— Да что ты мелешь? Где здесь хорошие новости? Хоть одну мне назови! Целый вечер телек смотрим!

— Хорошую? — Лена задумалась.

Лично у нее хороших новостей не было.

— У тебя будет ребенок, — предложила свою версию Наташа. — Это хорошая новость.

— Ага! Только сначала меня три месяца мутило, потом у меня начали волосы выпадать, теперь я ни в одни штаны не влезаю… И вообще! Так задолбало, девки!

— Нельзя так говорить! — испугалась Лена. — Он же слышит все!

— Кто?

— Ребенок!

— Да успокойся ты! Обчитались книжек, блин! Ничего он не слышит! Как он может слышать, если он внутри? И если он русского языка не понимает?.. Девки! Я до ноября, пока он родится, с ума сойду! Это так тяжело!

— А ты как думала? — Наташа кривенько ухмыльнулась. — Дети — это не в модельки играть!

— Девчонки! — взмолилась Лена. — Не надо, а? Хотя бы сегодня! Ирочка обиделась и ушла. Правда, вернулась довольно скоро, на кухне было скучно.

— Я от одного чувака слышала, — сказала она, — что человек получает удовольствие от жизни до двадцати пяти лет. А потом, после двадцати пяти, природа как бы пускает его в расход, он начинает суетиться, стареть, проваливается в проблемы, и все… Дальше он выполняет уже конвейерные функции, а на смену ему заступает новое поколение.

И не поспоришь… Как-то вдруг резко похолодало в жизни…

— Ну, я не согласна, — сказала вдруг Наташа. — У меня проблем было по горло и в десять лет. Так что… Фигня теория. Лично я собираюсь доказать, что и после двадцати пяти можно получать удовольствие.

В исполнении переломанной, бледной Наташи это прозвучало как изысканное издевательство. Или как шикарная шутка.

— Лена, вы можете рассказать, какой у вас график?

Куча людей в студии, свет в глаза. Рядом — молодой журналист, улыбается, подсматривает в сценарий.

— В последнее время у меня очень бодрый график. С некоторых пор я работаю еще и на радио. В среднем мой день выглядит так: я встаю в восемь и еду в телекомпанию, там готовится график съемок, сценарий… Мы ведь снимаем почти каждый день, у нас такая программа — итог недели. Потом, к двенадцати, — на радио, там у меня эфир до двух. С двух и до ночи — снова съемки, иногда довольно поздно. В пятницу — монтаж до субботнею вечера.

— А выходные?

— Выходных нет. Слишком много работы.

— А как вы отдыхаете?

— А никак. Мне неинтересно отдыхать.

— Ну все-таки? — у молодого журналиста был четко написанный вопрос, и он не мог перейти к следующему, не получив такого же четкого ответа.

Лена вздохнула. Какую еще правду он хочет услышать?

— Хорошо. Когда у меня есть время, я валяюсь в джакузи, пью вино...

Журналиста все устроило, кроме вина. На слове «вино» в его взгляде появился смысл, довольно определенный. Парень напрягся…

А зрители благодушно зашумели.

— А… скажите, Лена, — стремительный взгляд в папку. — А как вы начинали свою телевизионную карьеру?

— В десять лет. Меня привели вместе со школьным хором. Хор уехал, я осталась.

— Прекрасно… А для чего вы работаете на телевидении?

— ?

Парень и сам искал в сценарии объяснений, не нашел. Начал импровизировать:

— Ну, в смысле… Вам это доставляет удовольствие или вы хотите заработать много денег… Или как?

— Знаете, в последнее время это не доставляет мне особого удовольствия и за деньгами я не гонюсь. Я знаю людей, которые очень давно и очень хорошо работают на телевидении, но до сих пор перебиваются от зарплаты до зарплаты.

— Но это не вы… У вас, мы знаем, довольно богатый муж!

Лена усмехнулась:

— Да, довольно богатый. Но это не имеет никакого отношения к телевидению.

— А вот скажите… Вы водите машину?

— Нет. И не собираюсь.

— Что же! Спасибо! У нас в гостях была самая красивая звезда нашего телевидения — Лена Иванова!

Лена улыбалась, махала рукой, как только камеры выключились, ушла.

Сергей ждал ее здесь же, рядом с оператором.

— А что, нельзя было повеселее? Обязательно изображать усталую метрессу?

— Я не изображаю, я действительно устала.

— Тогда, блин, отдохни, а не ходи с таким видом!

— Спасибо за доброту. Можно идти?

Она приехала к маме. Сама не ожидала. И та не ожидала.

Васька вальяжно терся о косяк. Сразу становилось понятно, кто в доме хозяин.

— Ты бы предупредила! — суетилась Маргарита Петровна. — Я бы приготовила! А то ведь… Сама знаешь! Мне-то ничего особенного не надо — сальца с луком и хлебом! Я и не готовлю!

— Мам! — Лена присела на табуретку.

Как в детстве. Когда надо было, пылая от стыда и горя, срочно бухнуться за стол и спросить у мамы, сдерживая слезу:

«Мам! А я некрасивая, да?».

«Да что ты! — пугалась мама, бросала кастрюльки. — Ты очень красивая!».

«Ну, как же? Посмотри, я ведь рыжая, толстая!».

«Это не правда! Ты очень красивая, не похожая на других!».

«А я хочу быть похожей на других! Я хочу быть такой, как Ирочка!».

«Ты не хуже Ирочки!».

— Мам!

— Что? — мама и сейчас бросила кастрюльки, обернулась. — Что случилось?

— Ничего… Просто как-то…

— Ты столько работаешь… Ты так похудела…

— Да все нормально… Наверное, отоспаться надо…

— Так иди ложись! Спи! Вон Васеньку бери и спи!

— Да, пойду, попробую… мам! А ты одна живешь?

— Ну, — Маргарита Петровна растерялась. — С Васькой…

— А дядя Костик? Ты так его и не пустила?

— Ай, Лен, — Маргарита Петровна присела рядом. — Не стоит об этом, правда. Мы с ним в последний раз созванивались… на Ромочкины похороны… Он очень переживал, плакал… А потом сообщил, что женился…

— Как? — Лена дернулась. — Как женился?

— Ну, вот так…

— На ком?

— Ну что ж, спрашивать, что ли?

— А как же! Мама! Этот человек любит тебя! Ты сейчас как наша Наташка! Хватит уже отшельничать! Ты же лучше меня знаешь, что такое одиночество! Ты же умная, взрослая! Ты стареешь! И он стареет! Вы не сможете потом вернуть это время! Мама! Что за дурацкий максимализм?

— Ну, Лена, сейчас все равно поздно, — Маргарита Петровна поджала губы, снова вернулась к кастрюлькам. — Я же не буду его просить развестись? Не тот возраст, ты сама сказала. Глупостей я уже не делаю.

— А ты их никогда не делала! — крикнула Лена и ушла обуваться.

Через секунду Маргарита Петровна стояла в коридоре, испуганно обтирала руки полотенцем. Глаза ничего не понимающие.

— Куда ты? Что происходит?

— Я вспомнила, — Лена говорила в пол, рывками дергая шнурки, отгоняя кота. — У меня там… монтаж! Очень срочный! Я вечером позвоню! Пока, мам!

Что-то много она в последнее время плакала…

Ну как это объяснить? Взрослением? Старением? Отупением?

Она не понимала, что происходит с ней и с другими, не представляла, как будут развиваться события дальше, и будут ли развиваться вообще. Но ей было до жути обидно за тех, кто живет, красится, строит планы с оглядкой на миф, придуманный кинорежиссерами и авторами дамских романов — любовь… Которой нет… И сейчас вдруг это стало так понятно! Нет любви! Нету этого распрекрасного, телегеничного чувства! Есть все что угодно, любые извращенные формы привязанности и одиночества, а вот этого могучего, ведущего сквозь беды и ошибки, супервысокого чувства, прорезающего в тяжелую минуту небеса — нет…