Кристоф Хайн - Смерть Хорна. Аккомпаниатор

— Догадываюсь, — протянула она с иронией. — Я слышала, что снится мужчинам в тюрьме. Только не знаю, лестно ли это для меня.

Даллов взял ее за руку.

— В тот день, когда меня арестовали, у нас было назначено свидание. Я собирался прийти к тебе домой. Разве ты забыла? Может, тебе не хватало меня в тот вечер?

Он заметил на ее лице неуверенность, она пыталась что-то припомнить и не могла.

— Ты меня пригласила на вечеринку, — продолжал он. — А еще ты позвала троих подруг и каких-то мужчин. Забавы ради девушки обещали быть в неглиже. Жаль, я не смог прийти. Ужасно жаль. Я часто думал об этой вечеринке. Все старался представить ее себе. Наверно, вам было очень весело.

— Боюсь, ты что-то путаешь, дорогой, — сказала Сильвия и высвободила руку. Она собралась уйти, но он загородил собою дверь.

— Нет, Сильвия, я не мог ничего перепутать. За последние два года меня, видишь ли, редко приглашали на вечеринки. А ты их еще устраиваешь? Я бы с удовольствием посмотрел на девушек в неглиже. Когда столько думаешь об этом, сколько думал я, то хочется сравнить собственные представления с реальностью. Тут во мне говорит ученый, Сильвия.

— Очень жаль, Петер. Но я действительно не знаю, о чем речь. Тебе стоит обратиться к студенточкам. Может, они устроят ради тебя что-нибудь в этом роде. А теперь извини, семинар уже начался.

Она отодвинула его в сторону, вошла в аудиторию и решительно затворила за собою дверь. Даллов остался перед закрытой дверью. Ему было слышно, как она, пожалуй, чересчур громким голосом выкликает фамилии и задает вопросы. Этот громкий и самоуверенный голос был ему неприятен. А назидательная интонация Сильвии напомнила ему себя самого на собственных семинарах. И эдакая усталая снисходительность, с которой он выслушивал студентов, то одобрительно кивая, то закатывая глаза, чтобы всем было видно, как он страдает от того, что вынужден терпеть подобный бред. А вопросы студентов, повторяющиеся из года в год, вечно одни и те же, наивные, забавные вопросы о мировых проблемах; что ни фраза — целое мировоззрение, истовая вера, проявление еще не поруганных надежд, которые ждет убийственное, всеразрушительное осквернение. Ответы же, чтобы они возымели действие, обязательно должны быть исполнены блеска. Опираться в них на личный опыт бессмысленно, тогда они приводят в замешательство, кажутся пессимистичными, циничными. Поэтому он не давал волю сарказму, вместо этого согласно кивал, а порою глаза у него сияли, как у студентов. Уголки рта начинали даже болеть от неизменной улыбки. Сколько самодисциплины, сколько снисходительности требовалось из года в год перед лицом подобной глупости. И сколько высокомерия. Даллов оцепенело прислушивался у двери. Потом он пошел к Рёсслеру.

В приемной сидела Барбара Шлейдер, секретарша. Когда Даллов вошел в кабинет, она вскочила, шагнула ему навстречу, обхватила его голову обеими руками.

— Как славно, что ты опять здесь, — проговорила она и нагнула к себе его голову, чтобы поцеловать в лоб.

Даллов был тронут и смущен, он уткнулся лбом ей в грудь.

— Пожалуй, ты единственный человек, который действительно рад тому, что я вернулся, — сказал он.

— Да, остальные не слишком рады, — проговорила она и бросила взгляд на боковую дверь.

Она вернулась на свое место, взяла со стола сигареты и предложила ему.

— Что новенького? — спросил Даллов. — Что вы тут без меня поделывали?

— Ничего, — ответила она, — ничего особенного. Разве что я немножко похорошела, вот и все.

— Я это сразу же заметил, как только вошел. Теперь вот думаю, не жениться ли на тебе.

— Извини, но ты ведь знаешь, я предпочитаю владельцев больших яхт. Это способствует хорошему цвету лица.

— Заметно.

Барбара улыбалась, и Даллову подумалось: может, ему и впрямь нужна именно эта женщина? Она на два-три года старше его, но по ней этого никогда не скажешь. Он всегда ценил ухоженных женщин, потому что реже встречал среди них излишнюю прямолинейность и навязчивость. Если уж жениться, заключил он, то надо действительно брать в жены Барбару.

— Когда говорят о больших яхтах, то имеют в виду пожилых мужчин. Боюсь, кое-чего тебе будет не хватать, а?

— На отдыхе я больше всего ценю покой.

— Тогда из нас никогда не выйдет хорошей пары, моя красавица. Стоит представить себе, как ты нежишься на солнышке, а твои мужчины запросто оставляют тебя в покое… Слушай, значит, они совсем уже старики.

— Тебе в последнее время было очень одиноко?

— Да. Представь себе, даже в медпункте работали одни мужчины.

Присев к ней на стол, Даллов принялся вертеть в руке карандаш. Оба не заметили, как боковая дверь открылась и на пороге появился Рёсслер. Поздоровавшись с Далловом, он пригласил его в свой кабинет.

— Хочешь кофе? — спросил он и, поскольку Даллов утвердительно кивнул, попросил секретаршу принести две чашки. Потом закрыл дверь. Даллов, не дожидаясь приглашения, уселся в кресло.

А тут действительно ничего, в сущности, не изменилось, подумал он, разглядывая кабинет: старые, разбухшие оконные рамы, короткие гардины из дешевого материала, который всегда кажется пыльным, стеклянный шкаф со стопками красных брошюр, оба фотопортрета над дверью, письменный стол Рёсслера, находящийся, как всегда, в безупречном порядке — точно посередине темно-коричневой столешницы, зеленая подложка с письменным прибором. Прежний стол Даллова тоже еще стоял в кабинете, только теперь на нем складывали книги и папки.

Рёсслер остановился перед креслом Даллова.

— Извини, но я хочу тебя попросить, чтобы ты здесь не курил.

— Разумеется, — сказал Даллов и поднял зажженную сигарету. — У тебя есть пепельница?

— Возьми у Барбары.

Даллов вышел в приемную. Туша сигарету, он проворчал вполголоса:

— Сволочь.

— Можешь говорить громче, — сказала Барбара, не поднимая глаз. — Он это сам знает.

Даллов молча выслушал велеречивые приветствия Рёсслера. Он сразу вспомнил пристрастие Рёсслера к скучным предисловиям и с наигранным восхищением уставился на него.

— Чем тебе помочь? — спросил наконец Рёсслер.

Даллов, который не слушал Рёсслера, согласно кивнул и только потом сообразил, что ему задан вопрос, на который надо ответить.

— Чего ты ждешь от меня? — переспросил Рёсслер.

Даллов беспомощно развел руками.

— Не знаю.

— Ты ведь хотел со мной о чем-то поговорить.

Устроившись за письменным столом, Рёсслер с удивлением глядел на молчащего коллегу, который сидел напротив в кресле и чертил пальцем на сукне какие-то невидимые знаки. Затем он откинулся назад, ожидая ответа.

Даллов размышлял, о чем ему спросить Рёсслера. Но единственный вопрос, который сейчас его занимал: зачем он вообще сюда пришел? Он продолжал чертить геометрические фигуры. Потом неожиданно сказал: